Максимилиан Маркс - Записки старика

На север от Витебска простирается огромная песчаная равнина, носящая имя Песковатика. Это голая пустыня. В одном еле-еле пробивающемся из песка ручейке весенняя вода отмыла берег и обнажила большой валун. Не плоский, почти отвесный в сажень вышины поверхности его суеверные жители нашли изображение какого-то святителя и даже какую-то загадочную подпись внизу. Надобно еще взять во внимание и то обстоятельство, что тут же, в виду Песковатика, несколько выше под Двине, стоит опустевшая и превращенная в пороховой склад небольшая церковка, построенная, по преданию, на том месте, где тело убитого в Витебске Иосафата Кунцевича [119] Кунцевич Иосафат (ок. 1580–1623) – светское имя Ян Кунчиц/Кунцевич, базилианец. В 1623 г. был убит в Витебске православными. В 1642 г. был беатифицирован. В XIX веке Католическая церковь объявила его святым. приплыло вверх по реке к берегу. Пошли толки по всему городу, и толпы любопытных отправились взглянуть на новое чудо.

Властитель корчмы Разуваевки, лежащей за Песковатиком, вольтерьянец по убеждению (ежели только какие-нибудь убеждения были у вольтерьянцев тогдашнего времени), бывший прежде адъютантом принца Александра Виртембергского [120] Виртембергский (Вюртембергский) Александр-Фридрих (1771–1833), герцог, родной брат императрицы Александры Федоровны, дядя Александра I и Николая I. Был генерал-губернатором витебским, могилевским и смоленским с 1811 по 1822 гг. , а теперь помещик Ленкевич убеждал всех и каждого в подлинности чуда, рассказывал, как он, возвращаясь ночью из города, видел у камня ярко горящие свечи и слышал какое-то тихое, восхитительное, ангельское пение. Народ валил толпами к камню, оттуда в Разуваевку и выпивал там водки по крайней мере в десять раз больше прежнего, а это только и нужно было г-ну Ленкевичу, имевшему собственный винокуренный заводец. Fama [121] Молва (лат.). [1 слово на латыни нрзб.] и разнеслась эта fama далеко-далеко. Любопытные, особенно дамы, начали наезжать, чтоб поглядеть на этот камень, и вот что случилось со мною.

Возвратясь в свою скромную квартиру, я нашел визитную карточку с баронскою короною и надписью:

Madame (имени не помню) Mirovitche

ci-devant (тоже не помню)

с припискою внизу карандашом «Hotel de Riga № 2». На другой день часов в 10 я принарядился и отправился в «Hotel de Riga».

Я нашел даму молодую, пухленькую и соблазнительных форм, всю в бархате и кружевах. Это была мадам Мирович, приехавшая, кажется, из Вильны, где супруг ее был каким-то чиновником, едва ли не полицмейстером. Она восхищалась камнем и хотела бы иметь у себя по возможности точное его изображение. Кто-то отрекомендовал ей меня и, нечего делать, я согласился на ее просьбу, изложенную очень мило. Взял я все нужное для рисования, отправился к камню и что же, могу сознаться, окончательно стал в тупик! Камень как камень, и все тут. С левой стороны протягивается по нем отвесная, довольно длинная, но узкая полоса желто-охристого цвета, изогнутая вверху дугою направо – это мнимый посох. Посредине, тоже отвесно, идет другая широкая и разделяющаяся вилообразно на две короткие – епитрахиль [122] Принадлежность богослужебного облачения православного священника и епископа. Это длинный отрез ткани, который надевается на шею и спускается спереди через грудь. . Над этим развилением в уровень с искривлением первой полосы круглое, тоже охристое пятно – это митра. Вот и все, что называлось изображением. Внизу слева вкрапленная слюда образовала довольно правильное кольцо – букву О, а вершков 5 или 6 вправо такая же слюда уложилась в виде обратного латинского V (А или Л, читая по-русски). Что тут делать? Я нарисовал все, что видел, и нарисовал как можно точнее и как сумел отчетливее.

– Что это? Только-то? Где же лик, где сам святой угодник? – с удивлением спросила мадам Мирович.

– Какого там угодника видели вы, мадам? Я присматривался долго и внимательно и не видел ничего более, как только то, что нарисовал.

– И вы не видели самого лица под митрою?

– Не видел.

– Ни глаз, ни бровей, ни носа, ни губ?

– Не видел.

– Ни бороды?

– И той не видел, потому что серый цвет камня ни светлее, ни темнее над развилиною широкой полосы.

– Ну, так excusez-moi, monsieur, и не сочтите за l’impertinence de ma part [123] Извините меня, мсье, и не сочтите за грубость с моей стороны (франц.). , когда я скажу вам, что на вас не пала ни малейшая капля божьей благодати.

– J’y consens, madame [124] Я согласен, мадам (франц.). , – было моим ответом.

Я откланялся и удалился. Так кончилось мое знакомство с мадам Мирович, но история с камнем кончилась погромче.

Пытливый ум детей Евы, вкусившей запретного плода, хотел добиться непременно, какой же это святитель явил свой зряк на камень. Местный патрон униатский был, разумеется, Иосафат; православный же человек не может нигде обойтись без св. Николая, как среди белорусов, так и среди бурят и якутов. Все видели митру, епитрахиль и посох, видели О и А в мнимой подписи, но прочее все дополнялось силой воли. Св. Николай на образах бывает то с русою бородою (летний), то с белою (зимний), а Иосафат положительно был чернобородый, и фантазия зрителей, как и у г-жи Мирович видела на соответствующем месте соответствующий воле оттенок. Подпись тоже не решала ничего: Николай и Иосафат имеют О и А в том же порядке. И вот разгоряченные разуваевскою горилкою умы, на основании что du choc des opinions jaillit la vérité [125] В спорах рождается истина (франц.). стали сначала спорить, после взялись за убеждения, сперва кулаками, а потом и кольями из забора. Произошла настоящая баталия, которую уняла только команда гарнизонных солдат, прибывших из города. Человек с десяток были доставлены в больницу на излечение. Калечества и смертного случая вовсе не было. Поклонников Иосафата, отшлепавши, отпустили по домам. Это было последнее дыхание унии в Витебске.

Ленкевич при намеке о камне отмахивался только рукою и отделывался одним звуком: «Ат». Что сделалось с камнем – не знаю, кажется, он, прежде поколотый и потом побитый в щебень, пошел на шоссировку строящейся тогда дороги.

Акварельную копию с масляной картины живописца Лохова я видел где-то. Угодник сделан с белыми власами и седою бородой, точь-в-точь Борей [126] Бог из греческой мифологии. Правитель и олицетворение северного бурного ветра. в день рождения Александра Павловича, и с подписью буквами новейшего шрифта: Николай!

Униатские священники не беспокоили помещиков никакими требованиями. Являлись только к ним с поздравлениями на Пасху, на Рождество, в день именин и выканючивали себе таким образом как-нибудь подаяние. Они довольствовались хижинкой при церкви и небольшим огородишком при хижинке. Не то было с наехавшими из России священниками. Они стали требовать себе руги, полей, лугов и приличных, да и со службами еще домов. Морщились помещики, а должны были удовлетворять их требования. Мало того, новообращенную паству нужно же было поучать, хотя на непонятном для нее языке, и прихожане должны были для того ходить по праздничным дням в церковь, а они и не ходили. Священники стали отмечать неходящих, и что же оказалось: дворовые люди, особенно повара и кучера, совсем не посещали храмов божиих. Вышло предписание помещикам беспрекословно отпускать к обедне в праздничные дни всю свою прислугу. Не легче стало: прислуга отговаривается дальностью расстояния от церкви. Приказано давать ей подводы. Тут уж не вытерпели и православные помещики и завели с попами судебные распри. Католики молчали и с самодовольною улыбкою потирали себе руки. Несколько лет продолжалась эта борьба, пока не опротивела обеим сторонам, и дело уладилось как-нибудь.