Людмила Черная - Чудеса в решете, или Веселые и невеселые побасенки из века минувшего

Однако вернусь к языку и «Краткому курсу».

Лишь только дело дошло до «врагов народа», сталинский язык и, соответственно, лексика «Краткого курса», в корне поменялись. Из скучно-канцелярского и безлично-тусклого язык превратился в экспрессивно-захлебывающийся, в агрессивно-угрожающий.

Ах, как Сталин честит своих врагов, как он их унижает, ругает, поносит, проклинает! Имена собственные пишет с маленькой буквы! Так он расправляется с троцким, зиновьевым, каменевым, бухариным, рыковым и прочими ближайшими сподвижниками Ленина…

Итак, сталинский язык эпохи Большого террора.

Все цитаты выписаны из «Краткого курса».

«Они (зиновьевцы. — Л. Ч. ), как хамелеоны, принимают особую окраску, чтобы пакостить рабочему классу». Они же — «политические двурушники представляют безыдейную клику политических карьеристов…», «хотят влезть в доверие путем обмана, путем хамелеонства, путем мошенничества». «Политические двурушники…» представляют собой «беспринципную клику политических карьеристов». И эта «клика» намерена «усесться на шее народа в качестве его правителей» — и при том готова «опереться на кого угодно, хотя бы на подонков общества».

Далее речь идет о правых (Бухарине, Рыкове)… Видимо, они «уже давно попирали ногами известное положение ленинизма, в силу которого сопротивление классового врага будет принимать все более острые формы, чем больше он будет терять почву под ногами». Вывод — у «бухаринско-рыковской группы» «капитулянская сущность» и «капитулянское лицо».

Перелистываем несколько страниц «Краткого курса» и опять наталкиваемся на поток ругательств: «1937 год вскрыл новые данные об извергах из бухаринско-рыковской банды». Оказывается, и те и другие только притворялись политическими противниками — на самом деле они состояли в «банде». В той же «банде» были Тухачевский, Якир и другие.

Далее «банда» превращалась в «право-троцкистский блок» и в «подонков человеческого рода». И что особенно зловеще звучит — банда-блок «выполняет волю своих хозяев — иностранных, буржуазных разведок».

Тема «хозяев» развивается одновременно с темой «козявок»- «пигмеев».

«Эти белогвардейские пигмеи, силу которых можно было бы приравнять к силе ничтожной козявки, видимо, считали себя — для потехи — хозяевами страны и воображали, что они могут раздавать и продавать на сторону Украину, Белоруссию, Приморье…»

Идем дальше…

«Эти белогвардейские козявки <���…> главным вдохновителем и организатором всей этой банды убийц и шпионов был иуда троцкий», а возникла она (банда) на почве «разбитых классов», от которых остались всего лишь жалкие ошметки, «подголоски», «насквозь прогнившие фракционные группы» и прочее «охвостье».

Далее в «Кратком курсе» сообщается, что «советский суд приговорил к расстрелу членов „бухаринско-троцкистских банд“», «НКВД привел приговор в исполнение», а «советский народ одобрил разгром бухаринско-троцкистской банды и перешел к очередным делам».

Лукавит «Краткий курс»: и 1936, и 1937, и 1938 и 1939 годы прошли в СССР под знаком массовых — подчеркиваю, массовых — арестов.

Начался Большой террор действительно с арестов партийной верхушки в Москве и в Ленинграде, но продолжился по всему Советскому Союзу. И повсюду гибла, очевидно, самая активная, думающая и работоспособная часть и партии, и всего общества. Ведь она, видимо, могла стать противником Сталина, засомневаться в его гении. Одновременно цель была: до смерти напугать весь народ…

Что было с языком, ей-богу, не знаю. По-моему, люди старались вообще не говорить. Могу только сказать, что в ту пору дрожал весь ТАСС, где работала моя мама, от машинисток до главы Телеграфного агентства Советского Союза — все боялись, что в фамилию Сталин вкрадется ошибка: машинистки перепутают буквы и никто этого не заметит. Тот же страх, как говорили, обуял и всех сотрудников советских газет и типографий. Вспоминаю безумный пробег матери героя в фильме Андрея Тарковского «Зеркало»… Ночью она бежит в типографию, чтобы убедиться, что фамилию Вождя напечатали правильно: Сталин, а не Сралин.

Надеюсь, кто-нибудь проанализирует сталинский язык и в годы нашей дружбы с нацистским рейхом.

Я, читая немецкие документы, относящиеся ко встрече Молотова с нацистской верхушкой в Германии, поразилась тому, что Молотов… сострил. Такого, я от этого человека, как казалось, совершенно лишенного не только чувства юмора, но и вообще любых человеческих эмоций, не ожидала… Дело было так: кажется, Геббельс сказал, что Британия окончательно разбита. Но тут началась английская бомбежка и всем предложили спуститься в убежище. Тогда Молотов заметил, что, спасаясь от английских бомб, как-то странно говорить, что Англия уже не представляет опасности… Крыть было нечем. Ай да Молотов!

В годы войны и сам Сталин вдруг произнес человеческие слова в обращении к народу. 7 июля 1941 года (цитирую по памяти) он сказал: «Товарищи! Граждане! Братья и сестры, бойцы нашей армии и флота. К вам обращаюсь я, друзья мои!» И это буквально поразило и растрогало всех — каюсь, и меня. И даже то, что он тут же соврал, объявив, что еще «полгода, годик», и все переменится, как-то забылось. В памяти остались только «братья и сестры».

К сожалению, язык войны обогатился не только техническими терминами, но и новыми названиями карательных органов.

«Смерш» — смерть шпионам, организация похлеще КГБ. Штрафные батальоны (штрафбаты), в которые отправляли штрафников красноармейцев, часто без всяких оснований, подвергнутых наказанию. Штрафные батальоны бросали в самые опасные места. Мало кто спасся, попав в них. Заградотряды — специальные подразделения, которые не давали бойцам отступать… И все это сразу появилось, помимо особистов-энкавэдэшников и стукачей, которые уже присутствовали в армейской среде в огромных количествах.

В последний период сталинщины, в годы между победой над нацистской Германией в мае 1945-го и смертью Сталина в марте 1953-го — язык опять сильно изменился — его стали принудительно архаизировать, что ли: вводить давно забытые слова, термины.

Православие, хотя и негласно, было реабилитировано, даже становилось государственной религией. И на языке это сразу отразилось.

Мне рассказывали, что одна бывшая комсомолка, читая гранки своей диссертации, не спала несколько ночей, дабы все предложения со словом «бог» в ее работе начинались после точки — так, чтобы «Бог» писался с большой буквы (что не было принято в атеистические советские времена).

Да, в те годы перестроились-перекрасились многие — и тут же схватились за Евангелие, и вообще начали поминать старину, русскую старину — в том числе древние обряды, суеверия, обычаи. Это стало хорошим тоном.