Вадим Верник - Свободный полет. Беседы и эссе

— А на Новый год?

— Анна: Нет, мы все по-своему отмечаем. Раньше мы все были у папы, сейчас у каждого своя семья, а мы с Альбертом и детьми улетаем чаще всего. Потом, конечно, ребята будут уже сами отмечать, я не против совершенно.

— Андрей: Будем тебя звать или открытки посылать. (Смеется.)

…Лето 2019 года. Старший сын Анны Михалковой, Андрей Баков, отучился на первом курсе экономического факультета МГУ. А младший, Сергей, после школы поступил на режиссерский факультет ВГИКа. Этот факультет окончил его дед, Никита Михалков. Там же, во ВГИКе, на актерском факультете училась Анна Михалкова. Династия Михалковых пускает новые творческие корни.

Как-то Евгений Каменькович, в то время педагог Мастерской Петра Фоменко в ГИТИСе, сказал мне: «У нас на курсе есть фантастический парень — его фамилия „Цыганов“, ты еще о нем услышишь». Слова Каменьковича оказались пророческими, — взлет Евгения ЦЫГАНОВА случился довольно быстро.

Мы встретились в 2002 году — на съемках программы «Кто там…», Цыганову тогда было 23 года, он уже снялся в громкой картине Дениса Евстигнеева «Займемся любовью», сыграл свои первые роли в театре «Мастерская П. Фоменко», и только что состоялся его дебют в Московском Художественном театре имени Чехова — в роли Раскольникова в «Преступлении и наказании».

В передаче Женя рассказал, что в детстве много читал, даже в какой-то момент родители запрещали ему это занятие — ребенку надо и гулять тоже. Он любил Майн Рида и Жюля Верна, мечтал ходить в ботфортах или, как раненый боец, с забинтованной головой. Хотел быть плохишом — потому что «обвиняли, что я мальчиш-кибальчиш».

Мне понравилось высказывание молодого актера: «Я у Павича прочитал, что судьба мужчины определяется его „нет“, а судьба женщины — ее „да“. У меня существует это „нет“ — то есть то, что я себе не позволяю, потому что я так решил». Или вот еще: «Для художника, мне кажется, это необходимое состояние — состояние немножечко непотребщины, немножечко конфликта, состояние неуспокоенности. То есть у меня была стена, и я сломал эту стену. Просто для того, чтобы не успокоиться. Созидание — безусловно, важная вещь. Но созидание невозможно без того, чтобы разрушить. Нельзя создать без того, чтобы не сломать стену. И пока во мне не родилось это понимание — я спал».

Тот Евгений Цыганов, из 2002 года, ершистый, ищущий, знал цену своим поступкам. «Я не боюсь прослыть дурновоспитанным человеком. Я не боюсь, что скажут: Цыганов — это ужасно неделикатный человек. То есть какой я — я не очень хорошо еще знаю. Мне не хочется всех убедить, что я такой „панк-распанк“, что я очень агрессивный, злобный и так далее. Не хочется убеждать, и что я добрейший человек. Я сложный, во мне есть какие-то противоречия, желания и нежелания. Просто я к этому стараюсь прислушиваться. И быть адекватным. Быть честным с людьми, не копить в себе какое-то раздражение. Проще сказать, что меня что-то не устраивает. Мне проще расстаться с человеком, чем терпеть». Думаю, максимализм свойственен Цыганову и сегодня. Во всяком случае, в профессии. У него не бывает случайных ролей. Он четко знает, что «его», а что нет.

Творческие искания привели Цыганова в режиссуру. Пять лет назад в родном театре «Мастерская П. Фоменко» он поставил спектакль «Олимпия» по пьесе драматурга Ольги Мухиной.

— Скажи, как у тебя возникла сама идея стать режиссером? По принципу «хочу быть владычицей морскою»?

— История была простая. У нас в театре есть такая практика, называется «Вечер проб и ошибок».

— Да, я знаю.

— И вот я решил сделать режиссерскую работу по чеховской «Даме с собачкой». В общем, я сделал такую историю, минут на пятьдесят, мне казалось, что это может быть частью какого-то спектакля по Чехову. Я не думал, что это может быть самостоятельным спектаклем. В театре эта история была принята, но Пётр Наумович Фоменко сказал мне: «Актеры, которые приходят в режиссуру, часто перестают быть хорошими актерами». А через пару месяцев всё же благословил меня на эту работу.

— Одобрение самого Фоменко невероятно важно!

— Внутри «Дамы с собачкой» есть сцена в провинциальном театре, где герои смотрят оперетту «Гейша». Мне понравился сам этот ход — театр в театре, и тогда я вспомнил о пьесе японского драматурга 18-го века Тикамацу Мондзаэмона, где главная героиня — гейша. Я понял, что история, рассказанная Тикамацу, стала увлекать меня гораздо больше, чем рассказ Чехова. И мне уже захотелось поставить эту пьесу. Евгений Борисович Каменькович (нынешний художественный руководитель театра «Мастерская П. Фоменко». — Прим. ) меня поддержал. На сезон 2013/14 были намечены репетиции спектакля. Но к тому моменту Ольга Мухина написала пьесу «Олимпия», специально для нашего театра. И я оказался среди тех, кому эта пьеса понравилась. Каменькович спросил меня: «Ну вот если на весы положить пьесы Тикамацу и Мухиной, что перевесит?» Я ответил, что Тикамацу в принципе триста лет ждал и еще подождет. Так я начал ставить спектакль по пьесе Мухиной.

— «Олимпия» — пьеса сложная. Там много исторических событий (все начинается с Олипиады-80), ярких эмоций, открытых чувств.

— В меня всё это попало. Тексты Мухиной мне вообще нравятся, я снимался в фильме по Олиной пьесе…

— …«Летит».

— Да, фильм называется «Икона сезона». Я видел спектакли по ее пьесам «Ю», «Таня-Таня». У Оли есть такое удивительное качество: она очень любит своих персонажей. Мне кажется, для современной драмы это нечастое явление. Все-таки современная драма, новая драма, она…

— …в большинстве своем агрессивная.

— Не то чтобы агрессивная, там больше намечены какие-то болячки, какие-то аномалии, вывернутые какие-то дела. А Оля любит людей. Они у нее чуть более поэтизированы, они возвышенны.

— А почему ты в принципе решил заниматься режиссурой? У тебя хорошо складывается карьера в театре и кино, ты человек востребованный, всё идет по накатанной колее, и всё выше и выше. Зачем тебе этот шаг в сторону? Это же огромный риск. Тебя могут назвать дилетантом в режиссуре, да кем угодно.

— Ну, ты знаешь, Вадим, я когда-то учился в Московской международной киношколе, и там были мастерские — «Режиссер театра», «Актер», «Мультипликатор» и прочее. Я пошел в мастерскую «Режиссер театра», мне было тогда тринадцать лет, а до этого, будучи мальчиком, я четыре года, можно сказать, жил в Театре на Таганке.

— Ты играл там детские роли.

— Да, в спектаклях Юрия Любимова «Борис Годунов», «Живой», «Дом на набережной» — играл с восьми до двенадцати лет. Всё было очень серьезно. У меня температура сорок, а я вынужден идти на спектакль. И когда я попал в киношколу, то понял, что хочу учиться именно в режиссерской мастерской. Перед глазами был пример Юрия Любимова, его спектакли. У меня сложилось свое представление о театральной режиссуре, и захотелось попробовать что-то сделать в этом направлении. Потом я поступил в ГИТИС, на режиссерский факультет, правда в актерскую группу. Я понимал, что в свои восемнадцать лет приходить с какой-то режиссерской амбицией — это странно.