Вадим Верник - Свободный полет. Беседы и эссе

— В Пятигорске — друзья, своя группа, КВН. А когда Семён Слепаков перестал плыть по течению? Что вытолкнуло в другой мир?

— КВН и вытолкнул. Спортивный интерес. Я с детства дико азартный, я мог целый день играть в футбол и никогда не уходил с площадки не выиграв, боролся до последнего всегда. Я в этом плане чистейший бультерьер, меня не остановить. И когда мы начали играть в КВН, остановиться уже было невозможно. Цели выигрывать как таковой не было, но поскольку в нас в нашем городе никто не верил, было желание… просто появиться на Первом канале. Тогда же не было интернета, ютуба, нельзя было вдруг завести и раскрутиться самому, сейчас это происходит совершенно по другому сценарию, а тогда если хочешь заниматься юмором, то можешь делать это только в КВНе. Не было ничего, просто был КВН. И мы в этом КВНе бились за маленький фрагмент, который назывался «яичница». Что это такое: на сочинский фестиваль съезжались по 500 команд, из них выбирали 15, которые форматно выступали по 7 минут, — вот этот блок и назывался яичницей. И там выбегала команда, говорила одну шутку — «А мы из Пятигорска, у нас убили Лермонтова. Ахахаха» — и убегала, ну например. И наша мечта была попасть в эту «яичницу», но, хоть убей, нас не брали туда из года в год. То мы плохо выступали, потом нас невзлюбил Александр Васильевич Масляков за то, что мы были одеты как бомжи, потом еще была какая-то история. В общем, мы очень долго не могли никуда попасть. Мы, по-моему, в Высшую лигу вышли уже, и только тогда нас стали показывать по телевизору, а до этого нас попросту вырезали из эфира. В Пятигорске никто не верил, что мы уже чего-то добились. А мы на свои деньги ездили, родители что-то давали, конечно, но в основном зарабатывали какими-то жуткими способами, выступлениями какими-то, — и все равно в нас никто не верил. Приезжали домой, говорили, что выиграли в полуфинале первой лиги КВН. Какая там первая лига, что это? — Людям было плевать.

— Вообще, когда в тебя не верят, — это сильнейшая мотивация. И всегда есть два пути — либо всех послать и делать, как ты хочешь, либо смириться. Смирение, я так понимаю, это не твой конек.

— Почему же, мы смирялись. У нас были ситуации, когда ничего нельзя было поделать. Была вот такая история. Мы как раз играли в украинской лиге, игру показывали на СТС, мы должны были попасть в Высшую лигу, но у нас кончились деньги. Мы пошли в приемную губернатора Ставропольского края, нам дали письмо, позволяющее получить 15 тысяч рублей, которых нам хватало на плацкартные билеты, мы отнесли это письмо из одной приемной в другую, чтобы подписать его, а оно пропало, — нам даже 15 тысяч рублей не дали на эти билеты. А мы всё время потратили на подготовку, писали сценарий, искали деньги, и вот остается два дня, а у нас ни денег, ни сценария. И я пошел звонить редактору кавээновскому, говорю, так и так, мы не приедем. А он мне в ответ: «Приезжайте, доберитесь как-нибудь, если не приедете, Масляков на вас поставит крест». И мы поехали в Киев. Взяли плацкарт и одно купе СВ, чтобы писать сценарий. Мы с другом сели туда и быстро уснули, часа четыре поспали, просыпаемся, берем какие-то листки бумаги, только собираемся что-то писать, как заходит проводник и говорит: «Где Слепаков?» — «Это я, Слепаков». Она: «Вам телеграмма». Короче, игра в Киеве отменилась по каким-то причинам. «Возвращайтесь обратно» и всё, нас вернули. Но потом я уже понял, что мы бы тогда проиграли…

Но КВН всё равно не отпускал. Разные были моменты и повороты судьбы. Я должен был уехать, например, во Францию учиться и работать. А я мечтал о Франции, полюбил ее, пока учился в Пятигорске, мне всё там нравилось, хотел учиться в Сорбонне, и неважно, на кого. И вот я уже окончательно собрался уезжать, но нас неожиданно взяли в высшую лигу. И я не поехал в эту Сорбонну. А потом появилась возможность поехать на год в университет Коламбия в Америку. Пришел к ребятам, сказал, что должен ехать, они говорят: ну давай, брат, езжай. А мне не дали какого-то черта визу, хотя это было странно, потому что я ехал по студенческому обмену. И я снова вернулся в КВН. В общем, мы держались за КВН, и он за нас держался.

— Судьба… Сколько лет тебе было, когда ты в Москву переехал?

— Я в 2005-м переехал, мне было 26 лет.

— И началась совсем другая жизнь.

— Это была хорошая жизнь. Это были самые лучшие годы, здоровье позволяло много пить, были деньги за концерты кавээновские, мы были авторами многих кавээнских команд. Меня Гарик Мартиросян в Москву перетащил, и не было никакой ответственности, что самое главное. А что может быть лучше, когда у тебя много денег, много свободного времени и мало ответственности? Я не знаю, что может быть лучше.

— Ну и плюс было дело, которым нравится заниматься, что немаловажно.

— Да, конечно. Была еще молодость, и я не был настолько сконцентрирован на деле. Такой, знаешь, забег на короткие дистанции. То есть ты напрягаешься два месяца, делаешь кавээновскую игру, после игры выдыхаешь — два месяца веселишься, ездишь на какие-то концерты, а концерты — не работа, когда ты молодой.

— А в какой момент началась взрослая жизнь?

— Когда я начал на ТНТ работать, когда «Нашу Рашу» начал делать. Конечно, до этого я нес ответственность за нашу команду КВН, я же был капитаном. А кроме того, у меня была маленькая черная сумка, в которой лежали паспорта всей команды, деньги, потому что я был еще и директором. В каких местах я только не бывал, не знаю, как я ухитрился ничего не потерять. Прежде чем заснуть, в любом непотребном состоянии я должен был крепко сжать в руках эту сумку. (Улыбается.) Так что я вел себя безответственно, но при этом был ответственный.

— Хорошо, Семён. Из всех ипостасей — сценарист, продюсер, актер, — что тебе ближе?

— Я не актер. Я больше всего люблю песни. Придумал песню, взял гитару, пошел и спел — ты сам за себя, без посредников, как, скажем, в кино, где ты не можешь всё и всех контролировать постоянно. Твою песню тебе никто не подпортит, у тебя прямой контакт с аудиторией.

— И это счастливая история: всё в радости, без жестких мучений. Так?

— Нет, я всё делаю через боль. Я не могу через радость всё делать, понимаешь? Я, конечно, на позитиве, позитив нужен, какая-то вспышка вдохновения, а всё остальное — 80 процентов примерно — это, конечно, боль, усилие, трудозатраты, переживания. Может, это еврейское качество такое, не знаю. Боль всегда с нами.

— Ты такой меланхолик, когда поешь свои песни. Это маска или характер?

— Это то, как мне комфортно общаться с людьми. Мне в свое время говорили, мол, что ты такой вялый, будь энергичным. Я пытался быть энергичным на сцене, в КВНе, но это было отвратительно, потому что это не моя энергетика. Я же не Андрей Миронов, — почему я должен пытаться красиво петь и танцевать, быть задорным, хохотать и так далее? Я такой, какой есть, такой нелепый, двухметровый человек, тогда еще с нелепой прической, сейчас вот с нелепым ее отсутствием, с оттопыренным ухом. Вот такой я человек. Несуразный. Ну и пусть меня воспринимают как этого несуразного, а меня так и воспринимают. Когда лысеть начал в 2010 году, лысину какой-то черной штучкой засыпал. Потом в какой-то момент мне это стало противно, она всё равно разрастается всё больше и больше, этой присыпкой проблему не решить. Я подумал, да и черт с ним, буду я лысым. Надо пытаться любить себя таким, какой ты есть, может даже не любить, а как минимум принимать.