Константин Купервейс - Людмила Гурченко. Золотые годы

Появляется окончательный вариант. Никто, кроме Люси и меня, его не видел. И кому отдавать готовую рукопись? Люся очень волновалась, боялась, что текст книги попадет в нечистоплотные руки, а как с этим бороться, она не знала. В то время мы уже часто бывали у Михалковых, в их загородном доме на Николиной Горе. Почти каждые выходные. Это были замечательные вечера. Я даже не знаю, как это описывать. Когда мы приезжали, часто играли с Сашей Адабашьяном и Никитой в футбол во дворе. Однажды у меня не было подходящей обуви, и Никита предложил кирзовые сапоги. Он спросил меня: «Ты знаешь, что это за обувь? Портянки видел когда-нибудь?» Когда увидел, как я мастерски быстро завернул портянки и натянул сапоги, спросил: «Откуда ты знаешь, как это делать? Ты служил в армии?»

– Конечно, Никита, в танковых войсках, механик-водитель среднего танка.

– Молодец! – и после этого он со мной общался уже по-другому. Я не знаю, в чем заключалась это «по-другому», но почувствовал сразу. Правда, в этот день в кирзовом сапоге торчал приличный гвоздь, и у меня мелькнула мысль, что меня захотели проверить, буду ли я ныть, что гвоздь мешает, что бегать сложно. Но я стойко вынес такое посвящение в «свои».

Иногда я садился за старинное пианино, мы пели с Люсей, иногда я просто играл тихий джаз… Эти вечера я не забуду никогда. Эту теплую, искреннюю обстановку.

В один из таких вечеров Люся принесла рукопись. Надо сказать, что она очень стеснялась и не собиралась ни о чем просить, но Никита попросил ее прочесть одну из глав. Люся прочла.

– Оставь мне. Я покажу папе, – сказал Никита. И я понял, что ему понравилось. Через несколько дней нас пригласил Сергей Владимирович Михалков. Люся с замиранием сердца зашла к нему в квартиру. Сергей Владимирович, как я много раз слышал, был один из самых остроумных людей СССР. И самых добрых. Скольким людям он помог… И эти люди НЕ ЗНАЮТ, что им помог Сергей Владимирович Михалков! Никита был вместе с нами, познакомил и спросил папу про книгу.

– Молодец, Люся! – Это все, что он сказал. Но было ясно, что ему тоже понравилось.

– Я отдал рукопись Викулову в «Наш современник». Тебе позвонят из журнала.

В те годы это был очень популярный и престижный журнал. О «Нашем современнике» Люся даже и не мечтала. Я видел, как радовался Никита. Радовался за коллегу.

Эта ее книга вышла в ближайших двух номерах журнала. В редакции все повторяли идиоматические выражения Люсиного папы, полюбили его!

Что тут началось! Из редакции огромными пачками нам присылали письма простых людей, которые, читая, вспоминали свое время, войну, детство. В Люсиной прозе чувствовалась правда, а не выдуманные истории, которыми были богаты те времена. Люся говорила, что не получала такого количества писем даже после выхода на экраны «Карнавальной ночи». Не было ни одного злобного письма! Все письма были добрые, как будто писались родному человеку. Единственно, что немножко просматривалось в письмах, так это обида за маму Лелю.

Мама была описана очень поверхностно, не так подробно, как папа, просматривалось довольно прохладное отношение автора к маме. Но ведь повествование велось от лица маленькой девочки Люси. И тут же была гиперболизированная любовь к папе! В письмах бывали даже такие фразы: «А что, вы маму совсем не любили?». Правда, Люся говорила, что с папой она могла находиться не более получаса, «а потом мы могли прибить друг друга», потому что и у папы, и у Люси характеры были очень похожи. И тогда папа нежно обнимал Лелю и говорил: «Пошли-ка домой, Леля, ну ее на…» и, подмигнув Люсе, уходил. Он воспитывал Люсю, постоянно уверяя ее, что мама не хотела дочку. «Она тебя постоянно обо все углы давила, представляешь?! А ты все-таки родилась!»

Через год вышла книга с таким же названием, которая тоже мгновенно разошлась огромным тиражом. Позже она много раз переиздавалась, но… Это была уже другая книга, там появились обиды, новые главы. Первое издание книги «Мое взрослое детство» осталось, я считаю, самой лучшей и доброй книгой.

Время дружбы с Никитой для меня было очень ценным. Я видел в нем эталон сильного мужчины, эталон дружбы, верности, порядочности. Да и Люся ощущала его влияние на себе. Мы ездили вместе несколько лет подряд в Абхазию. Нас всегда встречал мэр города Сухуми, красивый двухметровый Владимир Тачевич Миканба, очень похожий на Грегори Пека. Встречал всегда у трапа самолета, по пути обязательно заезжали в ресторан с самыми лучшими грузинскими яствами, в номере мы всегда находили ящик вина «Лыхны». Мы останавливались в поселке Киндги в домиках прямо на берегу. Нужно было только пройти через эвкалиптовую рощу – и сразу море. Миканба возил нас по всей Абхазии в такие места, куда простой смертный не доберется. Всегда все было красиво, всегда широко, с уважением и вниманием. Позже он стал зампредседателя Совета министров Абхазии и министром обороны. К сожалению, его уже нет в живых. Замечательный был человек!

Никита всегда вел себя очень скромно, достойно, не корчил из себя «крутого», никогда не повышал голос, никогда не пребывал в плохом расположении духа. Спасибо тебе, Никита Сергеевич, за настоящую дружбу! Спасибо за то прекрасное время!

Наступают съемки «Сибириады». Группа выезжает в Томск. В его окрестностях будут проходить съемки. К сожалению, я не был на съемках «Сибириады» и рассказать мне особо нечего. Только помню, что обо всех: артистах, группе, Андрее и Никите Михалковых – я слышал только самые добрые, восторженные слова! Фильм произвел неизгладимое впечатление! Вот все-все было на высоте! И игра актеров, и музыка, и натура, выбранная в Томске, и сценарий! Совершенное произведение искусства.

Тут же Люся получает предложение от Никиты Михалкова сыграть роль Тамары в фильме «Пять вечеров» по одноименной пьесе Александра Володина. Это была очень серьезная роль. Краем уха Люся слышала, что главную роль хотел играть сам Никита, и всячески стала его уговаривать. Но… нет. На главную роль был утвержден замечательный актер Станислав Любшин. Этот фильм назывался «фильм-эксперимент», потому что Никита собирался снять его за 25 дней. Снимать синхронно, то есть озвучания не будет.

Вся группа была поставлена в жесткий график. Никто «чужой» на площадку не допускался. Даже родные. На площадке должна была быть идеальная тишина. Эти 25 дней Люси практически не было дома. Нет, она приезжала, ночевала, а утром приходила машина и – опять до ночи. Я думаю, что это было сделано не столько для «социалистического соревнования», сколько для того душевного состояния, в котором должны были находиться герои фильма. Уже после съемок Люся рассказывала как Никита «нянчился с нами», как показывал, как мягко и нежно поправлял… Мне кажется, что Михалков все равно представлял себя на месте Любшина, эта шляпа, как у Хэмфри Богарта, походка, манера держаться… Все играли превосходно: и замечательная, добрая, мягкая Валя Теличкина, с которой мы потом дружили, и молодые актеры, особенно Лариса Кузнецова, и Саша Адабашьян.