Станислав Славин - Адмирал Канарис — «Железный» адмирал

Вскоре в тюрьму РСХА был доставлен главный участник кружка — Ханс Остер. Его задержали еще 21 июля. В тот день он находился в поместье Шнадиц. Повод для ареста был формальный: в штабе Резервной армии нашли бумагу, составленную заговорщиками. Там перечислялись офицеры для связи с округами. На этом листке нашлась и фамилия генерал-майора Остера. Однако вскоре гестаповцы поняли, что этот человек, находившийся вроде бы вдалеке от места событий, играл в заговоре важную роль. Зондереггер выяснил, что 20 июля генерал покинул поместье и побывал в Берлине, поскольку в тот день он получил по карточке продукты по своему месту жительства — Байеришер-плац, 8.

Называли имя Остера и другие обвиняемые. Поэтому Гуппенкотен велел перевезти его из города Галле, где он содержался, в Берлин, на Принц-Альбрехтштрассе. Гестаповцам нужно было знать роль его и Канариса в этом заговоре.

Позднее Гуппенкотен утверждал, что уже через три дня допросов Остер сделал частичное признание. Однако это не так. В сохранившихся протоколах гестапо нет и следа на признания генерала. Кальтенбруннер постоянно шлет шефу партийной канцелярии отчеты о ходе следствия. В августовских сводках Остер к соучастникам заговора не причислен.

Генерал искусно скрывал, что в прежних заговорах он играл ключевую роль. Он превращал конкретные допросы в отвлеченную болтовню на общественно-политические темы. Пусть гестаповцы видят, что хоть он человек «реакционный», зато безобидный. Строка из отчета Кальтенбруннера от 25 августа звучит как комплимент: «Яснее, чем кто-либо из причастных, Ханс Остер выразил духовное и политическое кредо офицера старой выучки».

Однако во время этих допросов-бесед Остеру кое-какие имена называть приходилось, иначе бы он выглядел подозрительно. Конечно, он не мог не упоминать и Канариса. Облик шефа абвера, очерченный, правда, с обмолвками и оговорками, был не слишком привлекателен: усталый пораженец, совершенно не верящий в победу Германии.

Этого оказалось достаточно, чтобы адмирала из Фюрстенберга перевели в тюрьму РСХА. Канарис почувствовал, что выбраться отсюда уже не удастся. Его заковали в ручные и ножные кандалы и поместили в крохотную каморку-одиночку. Здесь он и проводил дни и ночи в ожидании допросов, не ведая, что известно гестаповцам.

Наряду с безвестностью и одиночеством его начал мучить и голод: заключенных держали на скудном пайке. Друзья и родственники передавали многим узникам пакетики с провизией, приходили на свидание к ним — только Канариса никто не вспоминал. Эрика ни разу не навестила мужа.

Только по утрам ему доводилось видеть кое-кого из заключенных. В конце тюремного коридора имелась комната для умывания. Здесь порою и встречались узники. Хотя общаться им было строго запрещено, однако под шум воды Канарису удавалось перекинуться парой слов с кем-нибудь из знакомых; был среди них и Остер. Так Канарису открылась зловещая правда: почти все главные заговорщики изобличены; большинство сидит в тюрьме, некоторые уже осуждены.

Адмирал прекрасно понимал, чем это грозит ему самому.

Однако на своем первом допросе, проведенном Мюллером, адмирал еще раз показал, что блестяще владеет риторикой. Мюллер напоминал ему о старых грехах, известных по «делу о депозитной кассе», зачитывал строки из дневника Канариса за 1943 год, найденного в Эйхе… Однако адмирала было не запугать: на каждый довод он находил контраргумент, и через несколько часов Мюллер понял, что с Канарисом ему лучше не тягаться.

Адмирал отправился в камеру, но радоваться было рано. Арестовали еще двоих знакомых Остера, и их-то Канарис опасался. Первым был подполковник Фридрих Вильгельм Хайнц, которого некогда выставили из дивизии «Бранденбург». Другим был его злейший противник, командир дивизии «Бранденбург», генерал-майор Александр фон Пфулыптейн. Оба обвиняли в своем аресте Канариса.

Впрочем, к счастью для адмирала, самый опасный из двух свидетелей, Хайнц, вскоре был выпущен гестаповцами. Однако даже предварительного допроса хватило, чтобы получить новые улики против Канариса. «После допроса подполковника Фридриха Вильгельма Хайнца, — докладывал Мюллер Борману, — усиливается подозрение, что дивизии «Бранденбург» отводилась особая роль в планах путчистов». А кто в верховном главнокомандовании отвечал за эту дивизию? Конечно, шеф абвера!

Хайнц подтвердил, что в абвере царил оппозиционный дух и потому сам он все время стремился покинуть эту службу и уйти в обычную воинскую часть. Гестаповский чиновник внес в протокол упоминание о таком случае. Некий унтер-офицер части сконструировал великолепный глушитель для автоматов и карабинов. Канарис и Остер отнеслись к этому изобретению отрицательно: зачем совершенствовать орудия убийства?

Еще резче свое недовольство бюрократом Канарисом выразил генерал Пфульштейн. Еще 2 сентября, впервые увидевшись с ним в комнате для умывания, Канарис понял, от кого ему ждать беды: история с мордобоем у обоих еще свежа в памяти. И действительно, на допросах генерал стал говорить все, что думал о своем бывшем начальнике. «Канарис, — сказал Пфульштейн, — похоже, рассчитывал иметь в своих руках надежную воинскую часть на случай критической ситуации». Он хотел превратить «Бранденбург» в свою личную гвардию.

Зондереггер переспросил: «Что значит «критическая ситуация»?» Пфульштейн замялся, он вспомнил лишь о том, как Канарис, Остер и другие видные военные говорили, что надо по-новому «организовать управление вермахтом». Свое участие в тогдашних беседах Пфульштейн оправдывал тем, что он не предполагал, что руководители армии и фельдмаршалы способны совершить какие-либо противозаконные действия.

Пфульштейн, признавая свою вину, надеялся спастись от смертного приговора. И это ему удалось. В конце 1944 года он был выпущен на свободу, пусть и разжалованный в солдаты.

В гестаповских протоколах вскоре появляется новая запись. Остер, комментируя слова Пфульштейна, поневоле признается: «В начале 1942 года разговоры дошли до того, что верховному главнокомандующему следовало бы снова ввести отдельную должность главнокомандующего сухопутными войсками». Напомним, что в 1941 году Гитлер назначил на эту должность себя, став военным министром, верховным главнокомандующим и главнокомандующим сухопутными войсками одновременно.

Постепенно крамола стала принимать и более осязаемые формы. Остер и зондерфюрер фон Донаньи, готовя измену, тревожились только о том, как втянуть «в рамки мероприятий партию, полицию, органы управления, рабочих и, в конце концов, саму армию»…

Фактически Остер расписался в том, что он и другие военные замышляли лишить власти верховного главнокомандующего Гитлера. К сонму мятежников был причислен и Канарис. В очередном донесении Кальтенбруннера шефу партийной канцелярии сказано: «После допросов генерал-майора Остера, генерал-лейтенанта Пфульштейна и полковника Хансена возникло сильное подозрение в том, что адмирал Канарис знал, по крайней мере, о планах переворота».