Марк Поповский - «Мы — там и здесь» [Разговоры с российскими эмигрантами в Америке]

Но самым трудным оказался для меня год 1972-й. Материал был собран. Очередной свой отъезд в писательский дом творчества я твёрдо решил посвятить первой главе моей будущей книги. И тут — стоп! Размышляя о том, как наилучшим образом выстроить жизнеописания героя, я вдруг сообразил: моих знаний на такой труд не хватит. В свои пятьдесят, окончив школу, университет и медицинское училище, я оставался с типичным советским образованием. И конечно же, атеистом. С моими тогдашними безбожными представлениями открыть читателям духовный мир героя мне было явно не под силу. Я заметался в поисках человека, который согласился бы преподать мне основы христианской религии. Встретился с двумя священниками и даже с двумя епископами, но люди эти явно шарахались от этого странного писателя-еврея. Они вполне резонно подозревали во мне автора очередной антирелигиозной книжки.

Кто-то посоветовал поговорить с отцом Александром Менем, настоятелем маленькой церковки под Москвой. Этого ныне зверски убитого человека знают сегодня миллионы, но тогда, отправляясь в неведомую мне деревню (электричкой, потом автобусом, потом пешком), я об этом замечательном проповеднике ничего не ведал. Вот запись, которую я сделал в моём дневнике, вернувшись после первого свидания.

"27 июля 1973 года. В гостях у о. Александра Меня.

Ему, очевидно, лет 45, но воспринимается этот красивый священник с умным живым лицом и лукавыми блестящими глазами, как человек на редкость молодой (в том году о. Александру исполнилось 38). На нём полотняные брюки, пляжные туфли на босу ногу и жёлтая, очень идущая ему к лицу сорочка под чёрной курткой. Свободные движения, во всём нескованность, искренность, естественность. С ним удивительно легко и смеяться, и говорить о самых серьёзных материях. Они с женой занимают мезонин двухэтажного деревенского дома. На полках — масса книг по философии и истории всех и всяких религий, много редких изданий и изданий английских, французских, немецких. Я с завистью увидел всего Тейяра де Шардена. Комната, в которой о. Александр принимал нас, если не считать сравнительно небольшого киота и висящего в углу облачения, скорее всего могла бы быть жилищем философа-космополита. На этажерках фигурки Будды, а рядом бронзовое изваяние Данте. При всём том — скромность, простота.

Мы говорили о Войно-Ясенецком, о поисках материалов к моей книге. Потом он рассказал о своей литературной работе. Я взял первый том его изданного в Бельгии под псевдонимом шеститомник "Истоки религии" (1970). Очень хороший язык, широта знаний, широта обобщений.

Говорили о делах мирских. Впрочем, о. Александр никак не даёт понять собеседнику о своём сане. В его отличном русском языке нет никаких славянизмов, церковных оборотов. Еврейскую эмиграцию считает он делом чисто национальным, даже этническим, не имеющим никакого отношения к протестантизму политическому. "Каждый должен когда-нибудь добраться до своего дома," — говорит он. Мень знает и о ситуации в демократическом движении. Он одобрил тему книги, пообещал читать каждую главу и обсуждать возникшие проблемы, связанные с моей христианской непросвещённостью".

Та встреча буквально осчастливила меня, я унёс из дома молодого священника чувство близкой родственной души. Началось наше, длившееся четыре года, сотрудничество, перешедшее в сердечную дружбу. После очередного "сидения" в доме творчества я вёз новую главу своему "наставнику", как я стал мысленно называть отца Александра. Постепенно в беседах наших открывались не только основы веры моего героя, но жизненные проблемы и самого Меня. Он был абсолютно откровенен со мной. В частности, на вопрос, как он, еврей, чувствует себя на должности православного священника, о. Александр, нисколько не смущаясь, ответил: "Как белая ворона". Приведу запись из моего дневника тех лет:

"18 августа 1973 года. В церкви о. Александр служил уже 23 года. Отношения с Патриархией были вначале очень даже тёплыми. Но потом возникла легенда о том, что ходившее по рукам разоблачительное письмо священников Якунина и Энглимана на самом деле писали не они, а Мень. Это было не так. Но легенда была удобна уже тем, что воду мутит еврей, который вовлекает честные и наивные души русских батюшек в крамолу. Последовали обыски, допросы. Потом возник донос одного из коллег ©.Александра с указанием на то, что Мень держит дома самиздат, тамиздат, к нему ходят читать что-то молодые люди. Снова обыски. Доносчику, однако, не удалось утопить о. Александра. Теперь Мень живёт в деревне, стремясь как можно меньше соприкасаться с церковными верхами, которые, по его словам, пребывают на "чердаке и размахивают чужим знаменем".

А вот ещё одна запись, сделанная в день именин отца Александра 12 сентября 1974 года. "Я впервые в таком кругу, сидим с женой за столом вместе со священниками, дьяконами, верующими мирянами. Можно было бы ожидать унылого перебирания обид, сугубо профессиональных церковных разговоров. Ничего подобного. В загородном доме ©.Александра собрались люди в основном не старые и не в одни только церковные дела погруженные. Много евреев. Говорили о религиозном искусстве, о будущем уезжающего за границу Краснова-Левитина, о делах литературных, даже о прошлом и настоящем Одессы. Много смеялись, шутили. Поздно ночью приехал Анатолий Эммануилович Краснов-Левитин — герой дня в связи с его предстоящей эмиграцией. Вместе с ним появился о. Дмитрий Дудко, тоже личность знаменитая после его отстранения от службы за проповеди, выходящие за пределы разрешенного. Отец Александр всех радушно встречал. Его действительно любят все те, кто близко знают. Редко встречаешь такого солнечного человека, всегда готового к общению, помощи, дружбе, любви. После чая он показывал слайды, посвященные Святой земле. Было много интересных кадров. Вечер прошёл тепло. Мои новые знакомые обещали помочь мне в разыскании материалов, относящихся к жизни Войно-Ясенецкого, Архиепископа Луки".

Бывали мы с женой в те годы не раз и на церковных службах в Новой деревне, но никаких принципиальных перемен в своих религиозных чувствах я долгое время не испытывал. Откровенно признавался в этом своему другу. Говорил ему и о том, что некоторые верующие знакомые советовали мне принять крещение. Отец Александр ответил на это признание очень четко: "Если бы я чувствовал, что вы готовы к крещению, я первый вам это предложил бы”. И тем не менее, обсуждая всё новые и новые главы, я ощутил: что-то в моём видении окружающего мира меняется. Прочитав третью и четвёртую главы, отец Александр мягко пошутил: "Эволюционируете, сударь". А где-то на третьем году нашей совместной работы я окончательно уразумел: вера Луки — моя вера. И что интересно, мой консультант-наставник никогда мне ничего не проповедовал, не призывал принять те или иные тезисы Библии. Позднее, в одном из писем, которые я получил от него уже в Америке, он писал: "Я был уверен, что вы сами дойдёте до веры и торопить вас не к чему".