Владимир Генис - Неверные слуги режима: Первые советские невозвращенцы (1920–1933). Книга вторая

А утром 3 октября, приободрившийся Беседовский явился на Кэ д’Орсэ [72] Quai D’Orsai — парижская набережная, где расположено МИД Франции. , где сделал политическое заявление:

Я давно указывал в своих донесениях советскому правительству на опасность его внутренней и внешней политики. Эта политика уже довела Россию до такого состояния слабости, что даже Китай может безнаказанно издеваться над ней и обращаться с ней так, как ни одно государство не смело обращаться с другим.

Я указывал, что выступления, организованные Коминтерном 1 августа [73] X пленум Исполкома Коминтерна объявил 1 августа «международным днем против империалистической войны», призвав ознаменовать его демонстрациями, митингами и собраниями. , -глупость, единственным результатом которой будет международная изоляция России.

Я критиковал аграрную политику правительства, указывая, что хлебные реквизиции уже вооружили против нас большинство населения. Правительство эксплуатирует крестьян, пользуясь промышленной монополией и непомерно увеличивая цены на продукты государственной промышленности.

Особенно я критиковал советскую выборную систему. Кандидаты навязываются силой. Только демократизация советов может ослабить равнодушие и враждебность трудящихся классов. Без демократии страна бессильна выйти из критического состояния, которое она переживает. Эксплуатация крестьянства, насильственные выборы и режим диктатуры сеют недовольство и нужду как в городах, так и в деревнях.

Ройзенман, член ЦКК и коллегии ГПУ, прибыв в Париж, потребовал, чтобы я отрекся от моих ересей, поехал в Москву и предстал перед партийным судом. Но я не из тех, кого сажают в тюремные погреба. Я знаю, что вся Россия думает, как я. Отказавшись повиноваться Ройзенману и презрев его полномочия, я разбил свою карьеру, но жест мой полезен для России. Я должен был его сделать. Россия и революция нуждаются в таких жестах, чтобы не быть униженными даже перед Китаем.

Я обратился за помощью к французской полиции, чтобы спасти жену и сына. Я знал, что семье моей, как и мне самому, грозит «несчастный случай», который «все устроил бы», если бы мы хоть на одну ночь остались в здании посольства после моего столкновения с Ройзенманом. [74] В<���акар> Н.П. Скандал на рю Гренелль: Беседовский на Кэ д-Орсэ //Последние новости. 04.10.1929, № 3117.

На следующий день, 4 октября, Товстуха отправил телеграмму Сталину, отдыхавшему тогда в Сочи: «Сегодня получено сообщение, что Беседовский ушел из посольства, запротоколировал у французских властей версию о преследовании его с нашей стороны, характеризуя при этом Ройзенмана как главного чекиста». [75] РГАСПИ, ф. 558, оп. И, д. 74, л. 49. Можно только предположить реакцию «хозяина» на измену столь высокопоставленного советского дипломата, которого он еще не так давно сам принимал в Кремле!

В беседе с представителями лондонской прессы Довгалевский объяснял «бегство» первого советника его «дурными личными отношениями с персоналом посольства» [76] В<���акар> Н.П. Скандал на рю Гренелль: Заявление Довгалевского //Последние новости. 04.10.1929, № 3117. , но там не нашли ничего лучшего, как объявить Беседовского…«психически ненормальным». По свидетельству невозвращенца Н.П.Крюкова-Ангарского, еще служившего в советском «Банке для Северной Европы» (“Banque Commerciale Pour l’Europe du Nord”) или, сокращенно, «Эйробанке» в Париже, председатель правления С.А.Мурадян говорил ему: «Слышал? Беседовский с ума сошел. Стал бросаться на всех в полпредстве, а потом убежал. Бедный малый… Кажется, уже поймали. Придется в Москву везти, в больницу». Но, просмотрев свежую прессу, Мурадян слегка приуныл. «Какая чепуха! — воскликнул он, пробежав глазами газетную заметку.

— Никакого Ройзенмана нет и не было! Я это досконально знаю. Никто Беседовского не задерживал. Это — бред сумасшедшего! Мания преследования. А газеты нарочно раздувают [77] См. отклики эмигрантской прессы: 1) Скандал на рю Гренелль //Там же. 05–09.10.1929, № 3118–3122; 2) В<���акар> Н.П. После скандала на рю Гренелль //Там же. 10–11.10.1929, № 3123–3124; 3) Яблоновский А. Показательный скандал //Возрождение. 04.10.1929, № 1585; 4) Алексеев Н. Разоблачения Беседовского//Там же. 05–06.10.1929, № 1586–1587; 5) Планетарный скандал // Руль (Берлин). 04.10.1929, № 2693; 6) Публичное самосечение советской власти //Россия и славянство (Париж). 12.10.1929, № 46; 7) В<���олькенштейн> Л. Скандал в парижском полпредстве. Бегство зам. полпреда Беседовского //Иллюстрированная Россия (Париж). 12.10.1929, № 42. С. 4–5, и т. д. ! Вечером все объяснится». [78] Крюков-Ангарский Н.П. На советской службе: Уход Беседовского. Похищение Кутепова //Последние новости. 07.09.1930, № 3455. Далее цитируется без отсылок.

К завтраку в банк приехал и его директор, впоследствии — тоже невозвращенец, Д.С.Навашин, который «с видом профессора, только что исследовавшего больного», поставил безапелляционный диагноз: «Маленький припадок буйного помешательства. Все образуется. Померещились ему сдуру и чекисты и Ройзенман. Лечиться надо. Все мы ненормальны. Такое уж, батенька, время!» Но парижские газеты в мельчайших подробностях описывали все обстоятельства бегства первого советника, и уже вскоре Крюков-Ангарский застал Навашина в крайне возбужденном состоянии, когда тот, безуспешно пытаясь связаться с Довгалевским по телефону, что называется, рвал и метал: «Черт знает, что такое! Сначала дали директиву говорить, что Беседовский — сумасшедший, а теперь, оказывается, — не сумасшедший, а растратчик. За кого они меня принимают?»

В полпредстве и торгпредстве, вспоминал Крюков-Ангарский, царила совершенная паника и распространялись абсолютно невообразимые слухи, а на собрании парижской ячейки появившийся, наконец, на всеобщее обозрение Ройзенман нещадно казнил себя и каялся: «Пороть меня надо, старого дурака! Думал все устроить по-хорошему. Вот тебе и хорошее… Мягкий я человек… Верю, что человека можно убедить… Правда, я — человек нервный. Погорячился я с Беседовским, накричал на него… Спугнул… А он и надул меня: голова, говорит, разболелась…, зайду — после поговорим. А зашел не ко мне, а в комиссариат. Ну что ж… и будут меня в ЦКК судить и бичевать, что выпустил его. Сам вижу, что виноват…» Впрочем, свое «покаяние» Ройзенман неожиданно закончил тем, что его «судить» будут потом, а сейчас он сам займется расследованием, почему никто из партийцев своевременно не изобличил «предателя».

После Ройзенмана выступили «банкир» Мурадян, сотрудник торгпредства М.Г.Иванов и вернувшийся из Лондона полпред Довгалевский, который, оправдываясь, говорил, что не замечал в Беседовском ничего предосудительного, а о снятии его просил «лишь по причине расхождения с ним в дипломатических вопросах». Понятно, что Ройзенман в письме «дорогому Серго» горячо возмущался тем «неограниченным доверием», которым пользовался Беседовский в полпредстве и ячейке, удивляясь, «как слепы были те, кому надо было смотреть в оба». Что же касается провала собственной, возложенной на него Политбюро, миссии, то Ройзенман объяснял это как «подлой трусливой натурой Беседовского», который «сжег мосты за собой», так и тем, что после вызова его в Москву «была наделана масса ошибок — и крупных и мелких». Я, сетовал Ройзенман, за то короткое время, которое имел, «всего 2–3 часа, я не мог уже перекинуть мост», хотя, если бы раньше попал в Париж, «можно было бы, так или иначе, спасти положение». [79] РГАСПИ, ф. 589, оп. 3, д. 10498, л. 9.