Алексей Тарханов - До востребования, Париж

Так вот, во-вторых, с буйством парижских манифестаций знакомы те иностранцы, которые слишком много смотрят телевизор. Картинки с пламенем на улицах и с баррикадами обходили все телевизионные каналы, создавая ощущение, что в Париже восстание. Как в «Театральном романе» – боже, ах, горит Fouquet’s !

По правде сказать, в других районах в любую из горячих суббот скорее царило спокойствие. Что, впрочем, бывало и во время реальных парижских бунтов, когда, как вы помните,

Я очень надеюсь, что к тому времени, как эта книга попадет к вам в руки, о «желтых жилетах» забудут на следующие пятьдесят лет. Спросили бы меня, я бы категорически разрешил бы запрещать.

Движение «желтых жилетов» родилось среди людей среднего класса, смертельно испуганных ухудшением жизни в стране. Это не «канальи пригородов», как говорил бывший президент Саркози, это рабочие, служащие, сельские чиновники, мелкие предприниматели, пенсионеры, все кто живет от зарплаты к зарплате, от пособия к пособию. Ну и «канальи пригородов» вместе с ними.

Последней каплей, поднявшей их «в борьбе за это», стало повышение налогов на горючее. И вправду капля! Несколько сантимов за литр. Правительство взывало к логике, напоминало о важности экологических мер, объясняло, на что пойдут сборы, но с эко-логикой не подступишься к рассерженному народу.

На Елисейские Поля вышли французы, живущие на минимальную зарплату в 1500 евро, которые не в состоянии, как говорят здесь, «округлить концы месяца». Стоимость жилья в городах выдавливает семьи в пригороды в деревни, где автомобиль нужен, чтобы возить детей в школу, добираться до работы. Это был протест низкооплачиваемых против богатых, провинции против столицы.

Движение «желтых жилетов» родилось в начале октября в виде постов в социальных сетях и оказалось в итоге классическим «киберзаговором», спланированным и сложившимся в интернете. Ни один профсоюз, ни одна политическая партия, ни один политик не участвовали в организации и не смогли, как ни пытались, возглавить начавшееся брожение.

Очень трудно иметь дело с аморфным движением, не имеющим лидеров или, по крайней мере, их не обнаруживающих. Даже его активные участники затрудняются сказать, чего же они добиваются, кроме того, чтобы «стало лучше». Как и любая массовая истерия в соцсетях, эта объединила в порыве отрицания самых разных людей. Но если раньше реакцией в фейсбуке были комментарии и лайки, то тогда эти лайки вышли на улицы и вели себя там по-дизлайковски.

История «желтых жилетов» станет примером и для социологов, и для конспирологов, которые непременно будут на этом материале развивать очередные теории заговора. Ошибка правительства заключалась в том, что из-за спешки с реформами ему удалось поссориться со средним классом, который всегда служил противовесом для радикалов. Многие из них погрузились в логику «чем хуже, тем лучше» – не слушаете нас, не обращаете внимания на наши беды, имейте дело с погромщиками, получите уличную войну перед вашими министерскими дворцами.

Но точно так же отвечало им правительство: не хотите с нами договариваться – терпите погромщиков в своих рядах, деритесь с полицией, дышите слезоточивым газом.

Правительство давило на «желтые жилеты», мобилизуя против них общественное мнение, перекладывая на них вину за разрушения, поджоги, ранения и мазохистски подсчитывая каждый раз, сколько народных денег надо будет потратить на восстановления, страховки, оплату сверхурочных полиции, сколько потеряет парализованная по субботам страна и каких доходов лишится общественная касса, на бедность которой сетуют манифестанты. В этом смысле погромщики были полезны и тем и другим, как коронный аргумент, чтобы наконец-то договориться.

Но договариваться «жилеты» оказались органически не способны. Для диалога нужны две стороны, аморфность движения приводит к тому, что договариваться не с кем. Нет командиров, одни блогеры кругом. «Жилетов» приглашают в Национальное собрание, зовут на встречу с премьер-министром, а они не приходят. А если все-таки их дождаться и даже договориться с кем-нибудь из самопровозглашенных лидеров, нет никаких гарантий, что остальные будут эти договоренности соблюдать.

Накануне первых демонстраций был опубликован список тем, с которыми выступает движение. Они не выглядели наглыми. «Жилеты» хотели разрешить выход на пенсию с 60 лет, помочь безработным, уменьшить стоимость жилья. Было и то, что когда-то называлось у нас социальной справедливостью: контроль за доходами и расходами политиков, отмена пожизненного содержания для экс-президентов. Но кроме того – поддержка малых городов и национальных предприятий, человеческое отношение к бездомным и беженцам вкупе с требованием быть с ними построже, чтобы люди, которым в праве на убежище отказано, немедленно покидали французскую территорию.

Более того, «жилеты», идущие на штурм полицейских барьеров, предлагали направлять больше средств судам, полиции, армии и жандармерии. И, требуя отставки президента Макрона, считали нужным увеличить президентский срок с нынешних пяти до семи лет, как раньше.

Одно из главных требований – решать вопросы, посоветовавшись с народом, на референдуме. Но для этого надо понять, что спрашивать. Формулировать вопрос так, чтобы на него можно было точно ответить «да» или «нет». И наконец договориться, что итоги референдума уважаются в том числе и проигравшими. Но этого от «жилетов» не дождешься, им никто не угодит, и в конце своего звездного года они освистывали своих же товарищей, а светло-желтые успешно били морду темно-желтым.

Среди демонстрантов оказались, а куда же без них, радикалы левого и правого толка, просто преступники, которые пользуются тем, что полиции некогда ими заниматься, молодежь из предместий, которой нравится в виде развлечения «грабить города». Единственное, что их вело, – обида на презирающих их городских жителей, зависть к богатым, в лучшем случае – левацкий детский максимализм. Чем дальше, тем чаще одни смешивались с другими, а движение «желтых жилетов» впадало в опасную анархию.

В такой ситуации у правительства не было ясного ответа: даже если дать людям всё, что они просят, а это вряд ли возможно, что они захотят потом? Согласятся ли вообще вернуться домой, или навсегда запишут в свой распорядок недели погром по субботам?