Алексей Тарханов - До востребования, Париж

Но одна из главных статей номера вовсе не об исламе или религии. Она называется « Cancel Culture. Новые фетвы леваков». [8] Фетва – в исламе решение по какому-либо вопросу, выносимое муфтием, факихом или алимом, основываемое на принципах ислама и на прецедентах мусульманской юридической практики. – Примеч. ред.

Здесь говорят о культе обиженных в современном обществе и о том, как обиженные с удовольствием становятся обидчиками, а то и палачами. К инакомыслящим они пусть даже не приходят с калашниковыми, но просто гонят их с работы и отбирают хлеб – за то, что засмеялись.

Террористов убили, их пособников посадили в тюрьму. Но «Всё это – за это» – не про это. Вопрос не в том, защищать ли память французских карикатуристов и конкретно журнал «Шарли Эбдо», который хромал, хромает и будет хромать с точки зрения вкуса, хорошего тона, политической корректности. А в том, что пора понять: завтра на его месте окажется кто угодно, хоть «Вокруг света», хоть «Наука и жизнь», хоть я, хоть вы.

Мишель Уэльбек стал самым популярным писателем Франции – благодаря одному роману и двум братьям-убийцам.

С Мишелем Уэльбеком невозможно разговаривать. Ведь как мы привыкли вести интервью? Спросили что-нибудь острое, получили в ответ парадокс, скрестили шпаги, высекли искру. Попробуй высеки искру из Уэльбека. Он не кремень, он гриб-сморчок, даже на вид, причем с каждым годом все больше и больше. Сам он называет себя «старой больной черепахой» – вы умеете искрометно беседовать со старой больной черепахой?

Читателям его, тем более слушателям, с самого начала не стоит искать легких путей. Он все с наслаждением усложняет. Его невероятная цирковая фамилия с таким же невероятным французским написанием «Houellebecq» – псевдоним. Другие упрощают свои фамилии ради читателей, а вот Мишель Тома решил сделать наоборот. Казалось бы – чем плоха «Платформа» Мишеля Тома или его же «Элементарные частицы»? Так нет же, читайте и слушайте книги У-Эль-Бе-Ка.

Он, правда, не из тех, кто отказывается отвечать на вопросы, даже если они ему не нравятся. Он такой: если уж согласился, спрашивайте, раз хотите узнать. Но только потом не пожалейте: прямо на глазах писатель погружается в мысли и чувства и начинает отвечать подробно и серьезно с десятками вступительных слов – разумеется… что там ни говори… однако… нет никаких предпосылок к тому, чтобы… если уж говорить всерьез. Причем произносит свой текст он как бы для себя, бубнит в манишку, не поднимая глаз. Тоска, куча песка. Зато потом, когда текст расшифруешь и аккуратно вычеркнешь все вводные слова и паузы, ты вдруг обнаружишь незамеченные на слух мысли. И много.

Конечно же, он не единственный популярный писатель во Франции. У него есть, например, человек-антоним – блестящий, выпускающий фейерверки Фредерик Бегбедер. Тот не просто красавец (позировавший для мужских журналов), он еще и записной остроумец, прирожденный стендап-комик в духе нашего Ивана Урганта. Та же блестящая ирония, умелые паузы и безошибочные попадания в конце посылки. Не зря его приглашают вести публичные церемонии – публика будет довольна. Так вот, если расшифровать его текст и аккуратно вычеркнуть брызги шампанского – ты часто, как говорят французы, «обнаружишь ничего».

При этом они приятели. Про Уэльбека Бегбедер сказал: «Это мой старший брат». Уэльбек тоже не отказывается от родства, но они, конечно, не Катаев с Петровым. Один – весь из себя жертва судьбы. Другой – весь такой на вид ее баловень.

Я помню, как они вдвоем вели дебаты на московском «Винзаводе», вели их совершенно в разные стороны, мало что в разном темпе. В сущности, они могли бы практиковаться на двух половинах аудитории, не обращаясь к друг другу. Оживились они только тогда, когда из зала прилетел вопрос к Уэльбеку: встает ли у него, когда он пишет свои эротические сцены (а это обязательная часть уэльбековской прозы)? «У меня да, – ответил гонкуровский лауреат, – а у вас? Когда вы читаете?»

Когда к нему приходят домой, чтобы написать очерк о последнем проклятом поэте, он ведет себя безо всякой вежливости, напивается в сисю и хватает корреспондентку за коленки, а потом падает в салат.

«Я позвонила ему, как мы договаривались, – вспоминает одна из них. – “Мне не хочется никуда идти, – сказал он. – Я просто хочу секса”. Когда это не помогло, он добавил: “Мы уже достигли предела откровенности. Большее я расскажу только той, которая со мной переспит”». Зная это, к нему отправляют только интервьюерок, которые заранее настроены написать, как они гонкуровскому лауреату не дали. Он к этому привык, но безнадежно идет на контакт.

Правда, не так давно его стратегия сработала. Уэльбек в очередной раз развелся и тут же женился – как раз на китаянке Лизис Ли, писавшей в Сорбонне диссертацию по его творчеству.

Уэльбек признается, что придумывает своих героев как некий вариант собственной судьбы, который он хотел бы, да не решается испробовать. Героя «Элементарных частиц» не зря звали Мишель Джерзински – настоящий железный Мишель, подло брошенный родителями. Эту жалобу Уэльбека многие прочли и запомнили.

Он провинциал, человек с окраины, появившийся на свет в «заморской территории» – на Реюньоне. Детство провел в Алжире у бабушки с дедушкой. Потом и от бабушки ушел и от дедушки ушел, учился во Франции, жил у другой бабушки, у которой позаимствовал фамилию – так она ему понравилась. И вроде бы даже не думал становиться писателем, готовился к карьере агронома – может быть, поэтому так успешно выращивает свои романы с ядом и колючками.

Родители, как он говорит и пишет, мало им интересовались. Отца звали Рене Тома, и был он гидом-альпинистом, любил горы. Мать – медицинский работник Люси Сескальди, нимфоманка-хиппи, любила себя. Уэльбек говорит о ней безо всякой симпатии и жалуется, что мать состарила его на два года, оформив свидетельство о рождении, по которому девушки считают его старичком.

Возможно, он к ней несправедлив. В 2008-м она выступила в печати и объяснила всем, что она на самом деле была нежной, любящей, понимающей матерью и до сих пор готова пропустить мимо ушей упреки беспутного сына. Но только если он встанет на площади со своими паршивыми книжонками в руках и скажет: «Я лжец, я паразит, никогда ничего не делавший в жизни, умеющий только причинять боль всем, кто меня окружает, и я прошу прощения!» И она его тут же простит за все, она же мать. А пока «пусть он идет на…» – и она указала известный всем в светском обществе адрес, который нам в печати назвать никак нельзя.

Его «Платформа» и данные по этому поводу интервью, когда он сказал, в частности, что ислам – «религия дураков», вызвали страшный гнев мусульманской общины. На него подали в суд и требовали расправы. Во Франции опасались за его жизнь, предрекали, что его ждет судьба Салмана Рушди, годами жившего под охраной. Издатели уже формально извинились перед мусульманами за глупые, ни на чем не основанные подозрения, как вдруг грянуло 11 сентября в Нью-Йорке, и наш автор вышел пророком.