Наталья Громова - Потусторонний друг. История любви Льва Шестова и Варвары Малахиевой-Мирович в письмах и документах

По смыслу сюда ложатся три недатированных письма к Леонилле, хотя и они не до конца проясняют все случившееся.

Скорее всего, письмо написано в конце марта или апреля 1900 года:

Отчего молчишь так долго, Нилочка?

Хотела бы иметь о всех вас подробный отчет. Если нет для него настроения, то хоть краткий конспект жития. (Владимир Соловьев говорит, что в молодости жизнь, а после уже житие – “проще время живота”.)

На праздники еду к маме. Пиши на Воронеж. Последним месяцем я жестоко страдала – за жизнь и душу человека, с которым связал меня слепой рок. Все наше прошлое осветилось таким трагизмом, что, если бы я раньше знала то, что знаю теперь, не уехала бы от него никогда ни на одну минуту и не спрашивала бы ни о чем, ни разу – молчала бы под пыткой. Все приходит слишком поздно. Теперь я могу быть только безучастной вещью в его жизни со всем моим пониманием происходящего.

Я даже не могу писать ему – он в санатории. Письма запрещены. На сколько это времени, ненадолго или навсегда – тоже неизвестно. Душа моя от меня далеко. Живу в полусне. Теперь даже не болею.

Несмотря на отсутствие имени некоего человека, понятно, что речь в письме идет о Шингарёве. В 1928 году в письме к младшей подруге Зинаиде Денисьевской она напишет ту же фразу о нем, что и в письме Леонилле: “Мы чувствовали дыхание рока между нами”.

Об окончании истории с Шингарёвым Варвара вспоминала:

После Гнездиловки мы с Андреем Ивановичем увиделись последний раз в Воронеже. “Выпала жемчужина из нашей встречи, – сказала я, – нам больше ее уже не найти”. “Что же делать, – сказал он глухо, – да, я и сам их не хочу”. Жемчужиной мы называли ту близость, легкость, простоту и открытость в наших отношениях, какая сразу установилась у нас. Но беда была в том, что я уже хотела других отношений, что мне страшна и не нужна была жизнь без них, что, может быть, даже компромиссную, закулисную любовь я приняла бы от него, только бы не расставаться. И то, что он предрешил расставание, что мог мыслить жизнь свою без меня, нанесло мне тяжкое оскорбление: и оно же было исцелением раны, нанесенной встречей с Андреем Ивановичем, и последней строчкой в эпилоге нашего трехлетнего романа. Мы встретились еще раз на Пироговском съезде, но тут стало для нас ясно, что и дороги, и сердца у нас разошлись в разные стороны, и стали мы чужими.

И только один раз, в 18-ом году, в Киеве, когда я узнала, что Андрей Иванович погиб от ножа убийцы [112] А.И. Шингарёв был арестован большевиками 28 ноября (11 декабря) 1917 г. как один из лидеров “партии врагов народа” и заключен в Трубецкой бастион Петропавловской крепости. В ночь на 7 января в Мариинской больнице, куда он был переведен по состоянию здоровья вместе с Ф.Ф. Кокошкиным, убит матросами-анархистами тремя выстрелами в лицо, грудь и живот. , я испытала жгучую горесть и целые сутки чувствовала себя, как бы вдовой его. Только одни сутки.

Да еще вот в снах изредка вижу его лицо, склоненным ко мне в звездной темноте степной ночи (как было однажды). И что-то вроде тех слов, какие он сказал – забытой молодой всеозаряющей радостью пройдут через память сердца: “Зачем звезды, когда так близко ваше лицо. Посмотрите же на меня своими ясными зореньками” [113] М.-М. В. Дневник. 12 ноября 1933 г. С. 136. .

В это же время, когда Варвара переживает свои события в Гнездиловке, Лев Исаакович шлет Анне письмо с неожиданной припиской:

9 (21) марта [1900]

Сегодня еду домой, дорогая Анна, – (речь идет о Киеве) – но вчера получил письмо твое и хочется хоть несколько строчек в ответ написать тебе. У меня в последние дни масса беготни. Нужно со всеми проститься и, затем, пришлось о Варваре Григорьевне похлопотать. Она, как я писал тебе, заболела. Нужно было хлопотать в фонде о пособии, и т. д., и т. д. [114] Bibliothèque de la Sorbonne. Fonds Léon Chestov. MS 2113. .

В письме начала 1900 года Варвара делится с Леониллой Тарасовой своими проблемами. Оказывается, что она вызывала к себе Шестова разрешить денежные затруднения: “Ты знаешь, что нам дано умирать и воскресать при жизни. Но страшно, что есть при жизни умершие люди. <���…>

Я живу одна. Живу далеко от мамы. Навещаю ее – она все болеет, и читаю ей и Ане вслух трилогии Толстого, Чехова – все, что они хотят. Но чаще я сижу, как сейчас, в своей крошечной комнате возле Чугунного кладбища, слушаю, как часы говорят: без-ваз-врата, без-ваз-врата; что-то пишу, что-то читаю, не позволяю себе ни на минуту лечь в течение дня, и веду борьбу с собой за свой рассудок всю ночь, рассказываю сказки, уговариваю, не могу найти достаточно ласковых имен для себя.

Вот уже три недели, как никто ко мне не приходит. Да и кому прийти – знакомые – <���нрзб>, Гнездиловка – далеко, за морями, за пропастями, за необозримыми кладбищами. А поэтому, пиши. Дай Бог тебе сил, терпения и радостей. Деньги нужны были для уплаты долга и для квартиры. Льву Исааковичу я написала, чтобы приехал сюда. Ну вот и все (выделено мной. – Н. Г. ). Пиши. Вава”.

Скорее всего, Лев Исаакович просто отвозил ей собственные деньги, но не мог об этом открыто сказать жене. Связь между ним и Варварой – настолько прочная, что он каждый раз кидается ей на помощь. Он пишет об этом Анне, которая, повсей видимости, догадывалась, какое место та занимала. Или не знала? Варвара Мирович в биографии дочери Шестова упорно названа другом, которому Лев Исаакович постоянно помогает. Весной 1900 года он едет в Швейцарию и пишет оттуда в Париж Софье Григорьевне Балаховской-Пети встревоженное письмо опять же о Варваре:

31 мая 1900

Берн

Скажите, Софья Григорьевна, не имеете ли Вы вестей о Варваре Григорьевне? Тотчас же по приезде из Парижа, за неделю до прихода Вашей открытки, я получил от нее письмо, очень и очень мрачное. Я, конечно, сейчас же ответил ей (в Воронеж) – но до сих пор от нее не получил ничего, вот уже скоро три недели будет, как я писал. Меня это очень тревожит, тем более что, по-видимому, она и Вам, и Мите писала в таком же мрачном настроении. Боюсь, не случилось ли с ней чего. Если знаете – напишите, буду Вам очень благодарен. Хотя, конечно, хорошего ничего Вы не сообщите – но ведь нужно и дурное знать. А я почти уверен, что есть что-то дурное… Пожалуйста, хоть открытку напишите – если даже ничего не знаете: а то мне всякие подозрения приходят в голову [115] Bibliothèque de la Sorbonne. Fonds Léon Chestov. MS 2120. (Vol. X.) .

В это время Шестов за границей работает над очерком “Достоевский и Ницше”. Главная мысль, которая звучит со страниц его будущей книги: надо перестать жить в иллюзиях, придумывать жизнь, действительность. Лишь понимание единственности и трагичности отдельной судьбы человека и поиск на этих путях Бога.

Скорее всего, Софья Григорьевна, взволнованная состоянием Варвары, позвала ее к себе в Париж, где она и оказалась в конце 1900 года. Об этом сохранилось несколько двусмысленное письмо Балаховской-Пети к Венгеровой, где они обсуждают угасшие отношения Варвары и Шестова: