Наталья Галкина - Корабль и другие истории

Двери и щели.
Верещат дщери.
Ящерицы — какие ящерицы перед городской чертой?! —
Селезни с утками, определившиеся в парки на пруды на постой.
Далее — дале и дале.
Реи и тали.
Оборотные Янусы медалей.
Медузы-Горгоны.
Фрегаты и препоны.
Горельефы и галионы.
Озелененные балконы.
Цыганская побежка бронзовых жеребцов
И патинированных меринов с иллюминированных дворцов.
Зачеканенные крупы кобыл с арок.
Походки перестарков и супер-старок.
Шелест кожанок.
Скрип кобуры.
Пылающие на перекрестках костры.
Гвалт мирской
На Тверской и на Морской.
Разворачивающиеся на парад
Кортик, бескозырка, фуражка и бушлат.
Морзянка светофоров. Уличных знаков номерных нечет и чет.
Сказала бы, что люблю тебя, но это не в счет.
Бронзовые скульптуры —
Сидящие на постаментах деятели культуры
С постными лицами и в партикулярном платье.
Монстры с порогов восприятия.
Образы с болевых порогов.
Маски добродетелей и пороков.
Девочка в красном и мальчик в голубом.
Пыль столбом.
Асфальт, диабаз, диоритовые плиты.
Ветром биты.
Лыком шиты.
Чем только не крыты.
Бурун, буек, буян.
Задумавшийся с прошлого века капитан Иван.
Над ним чайка Джонатан.
За ним — выход в мировой океан.
Он же вход.
Сболтнула бы, как люблю тебя, но это не в счет.
Окраины —
кроили, кроили, да и сметали.
Неоглядные дали.
Нагородили и гордимся городьбой
Оптом и в розницу, поодиночке и гурьбой,
Соло и хором.
Пустыри ни с чем и свалки, наполненные сором.
Бульвары, где на счету каждый куст.
Город уходит в топь. Идет в рост и в руст.
Но без тебя он пуст.
С детства до старости этот урбанистический сон:
На четыре стороны с четырех сторон:
стогны и стены
залы и сцены
зрители, они же актеры
авторы, они же суфлеры…
Ночь и фонарь.
Вечер и гарь.
Утренние мосты.
А главное — день и свет.
Но свет — ведь это и ты…
Не оставляющие за собою следов
Караваны судов.
Призраки парусов баркентин и бригантин.
Близнецы-голландцы: Летучий номер два
и Летучий номер один.
Сцепленные норд-остом и зюйд-вестом голые ветки.
Наводнений отметки.
Хранящие отношения ущелий и гор
Флигель с нагретой крышей
и холодный колодец-двор.
И с диаметрально противоположными рожами —
забитой и нахальной —
Кот чердачный и кот подвальный.

Бесконечный натюрморт жизни городской.
Обессмертившийся торт
и томат с треской.
Все консервные пиры
В жестяных зубцах,
Все кухонные пары
Как при праотцах.
Да та свеча, огарок тот,
Который все не догорит,
Которым жизнь-то и корит,
Пока идет.
Этот старый торг — залог, золото, ломбард,
То осенние листы, то фиалки — март!
Этой древней мишуры перстенек с перста
И нательное тепло желтого креста…
Тут развал привычный книг,
Карточных колод,
Раритетов белый клык
Да жемчужный грот.
Судовых часов лицо и клепсидр вода,
Утекающая сквозь дни и невода,
Электронное табло с чоком на года
И песочные часы — пропуск в никогда.
Просветленный абажур
Лампы со стола.
То есть, жизни нашей сюр —
Да и все дела!
Бесконечный натюрморт — то фарфор, то пыль,
То селедка, то цветок, то есть быта быль,
Где нейтральной полосы для забвенья нет:
Отпечатки пальцев сплошь
или слепки лет!

С утра садишься на кровать,
Проспав зарю.
Давно пора бы мне вступать —
А я смотрю…
Касается твоей щеки
Какой-то фон.
Там то ли полки не с руки,
А то ли сон.
Ты как в пустыне, как в степи,
Дюж по гужу.
Давно пора бы мне вступить —
А я гляжу…
И на плечах твоих сей куб
Воздушных масс.
И плещется у самых губ
Глоток «сейчас».
И по скуле гуляет блик —
Не морщи лба… —
И целый мир к окну приник
И вся судьба.
Давно пора бы мне вступить
И честь бы знать;
Но прохожу я образ твой
За пядью пядь.
В окне лазурь на небеси,
И ты, родной,
Вращаешься вокруг оси,
Оси земной.
Земной юдоли карусель,
Вседневный спуд.
И ни отселе, ни досель —
Вся жизнь-то тут…
Движений или поз игра,
Числа им несть.
Давно бы мне вступить пора —
Глаз не отвесть!
Перетекаешь ты, как ртуть,
В мирке стенном,
Твоих следов не смыть, не сдуть
В миру земном.
В застенках комнат и квартир,
На складе лет…
И календарь, как конвоир,
И сладу нет.
То клонит в явь, то клонит в навь,
То к сентябрю.
Давно бы мне отбыть хоть вплавь —
А я смотрю!
Так — интерьер! Обвычья длань,
Обычьям дань.
Портрет (в такую глухомань,
В такую рань…)
То локоть острый, то колен
Хрупчайший сброд,
Голубоватых дельты вен
И рта обвод,
И эта легкая рука —
Во все глаза! —
И паруса издалека.
И паруса.
И уходя, не ухожу:
Запомнить тщусь,
Хоть знаю — сколько ни гляжу,
Не нагляжусь!

Ну, давай, давай, забегай, бежал-то во весь опор.
А теперь — во двор!
Ибо фасады любила я до поры.
Предпочитаю ныне дворы.
Намек не пространство: замкнули!
Накат на простор: кубистический недомерок.
Колодец, в который мы все нырнули
И прогуливаемся наподобие водомерок.
Раньше — плиты и трава,
Раньше — во дворе дрова,
Прежде — войн ребячьих плац,
А теперь — асфальт под пляс!
Все дворяне во дворе,
А придворные в окне;
Из каких ты там дверей
Появляешься вовне?..
Двор не наш — почти ничей,
В центре сад.
Вон Владычица Мышей
Ведет своих чад.
Сережки горят.
Сапожки стучат.
Чада парами шагают, чрезвычайнейше трещат.
Про мост, про хвост, про милицейский пост,
про дом, про дым, про гром, про крым,
про ябеду, про ягоду, про бабушкин пирог,
про горести, про радости, про прятки со всех ног.
А Владычица Мышей улыбается,
Умной Машей притворяется,
Чуть-чуть хромает,
Все понимает.
Но по ночам, когда темно,
Она завешивает окно
Мансардное на уровне крыши,
И к ней являются городские мыши.
Серые и белые,
Наглые и несмелые,
Мышки-приготовишки,
Мышки-воришки,
Мышки-норушки,
Мышки-вострушки
И мышки-старушки.
Владычица Мышей играет им на фисгармонии,
Разводит с ними антимонии,
Рассказывает им, кто был таков,
И наставляет их противу котов.
В остальном она девушка как девушка.
Щеки розовые.
Уши фарфоровые.
Глаза голубые.
Губы алые.
Руки белые.
Чуть-чуть хромает.
Глаза, как звезды.
Уши, как лепестки.
Щеки, как розы.
Губы, как герань.
Руки, как снег.
В общем, как сказано было выше: