Наталья Громова - Потусторонний друг. История любви Льва Шестова и Варвары Малахиевой-Мирович в письмах и документах

Прошу прощения за неинтересный подбор материала в письме. От Москвы я живу вдалеке – несмотря на расстояние двух часов пути. И давно не была в ней. Жизнь у меня стала вполне захолустная и даже несколько одичалая. Когда приезжают из Москвы приятели, я больше утомляюсь, чем радуюсь. Впрочем, это не ко всем относится.

Пишу много стихов – сами пишутся. Работаю над материалом, собранным в дошкольном опыте последних лет – и всей жизни. Туда и Инночка с Женей, и Серёжа – входят. На это есть спрос в Госиздате. А сказки мои – 12 сказок – не ко двору – фантастические – никто не хочет их печатать, они же несомненно лучше того, что я раньше для ребят писала.

Написала грязнее, неразборчивее обыкновенного, потому что пишу в постели – ноги, печень, рука и т. д. А на дворе, наконец-то после грязной осени великолепный мороз и снега, снега…

Душевный привет Вашим близким и Вам, тоже. Не хворайте. Пишите.

В. М.-М.

40. Варвара Малахиева-Мирович – Льву Шестову

5 марта 1924

Сергиево – Париж

Тревожно думать о Вашем здоровье, дорогой Лев Исаакович!

Буду ждать сообщения о нем, если Вам писать трудно, поручите Тане или Наташе известить меня, в каком Вы состоянии. Адрес мой все тот же – Красюковская улица, дом Быковой. Если Вы здоровы и это Вам будет не трудно – передаю просьбу Л.Я. Гуревич [344] Гуревич Любовь Яковлевна (1866–1940) – публицист, театральный критик. Приятельница В.Г. Мирович по Петербургу, в РГАЛИ сохранились ее письма Л. Гуревич. – эта просьба касается и меня – у кого-нибудь из знакомых, читающих французскую беллетристику [345] Об этом см.: “Здесь не так давно была у нас Варв<���ара> Григ<���орьевна>. Ты верно знаешь, что [Педагогический] институт, где она преподавала, закрылся; она ищет перевода – а теперь еще заболела ее мать, так что она не может наезжать сюда искать… Если хочешь сделать доброе дело, пришли Варв<���аре> Гри<���горьев>не пару новых, только что вышедших франц. романов, особенно с социальной подкладкой. Главное для получения перевода – самому предложить подходящую книгу. Посоветуйся с Шлёцером или с кем из французов. Имей она такую книгу, заказ обеспечен. Слабые ее стихи, Монастырское”. Из письма М.О. Гершензона Л.И. Шестову. Москва, 6 ноября 1923 г. Минувшее. С. 291–292. , попросить список книг, подходящих для перевода в Мосполиграфе, где Любовь Яковлевна заведует этим отделом. Может быть, Софья Григорьевна не откажется это сделать – когда-то она, кажется, была в дружественных отношениях с Гуревич.

Подходящими книгами в данном случае можно считать такие, где затронуты социальные вопросы, не в тенденциозном освещении, а, так сказать, выражаясь по школьному – “герои труда и сильной воли”, а также униженные и оскорбленные в социальном смысле. Можно и чисто художественные – но не очень экзотичные вещи; исторические – из эпохи Великой Французской революции 48-го года. Сатиру на буржуазные пороки и слабости и то новое, что вышло за последнее время у авторов с крупными именами.

Такой список оказал бы и мне большую услугу, так как я приглашена работать в этом издательстве, но нет книг. Мне заказана L’été Romain Rolland’a [346] “Лето” – вторая часть книги Р. Роллана “Очарованная душа”. , но и ее нет в Москве. О ней – я уже писала – впрочем не в Париж, а в Берлин, куда поехала одна из моих приятельниц, но боюсь, что там этой книги нет, и она мне ее не вышлет. Из-за работы (мне дали несколько рассказов Hamp’a [347] Амп Пьер (наст. фам. Бурильон; 1876–1962) – французский писатель. Основным произведением Ампа считается монументальный цикл романов, посвященных труду и производству “ La Peine des Hommes ” (“Страда человеческая”). ) я живу больше двух недель в Москве. Материально начинаю понемногу оправляться – помогли по своему благочестивому обычаю американские дяди – время от времени они предлагают безработным писателям несколько долларов. Но теперь уж и без них смогу обойтись. Да и осенью я как-то не очень заметила, что бюджет исхудал. Так легко теперь с русского масла перейти на постное и уменьшить его дозы, отменить белый и ввести черный хлеб – и тому подобное. Предшествующий опыт был на пользу. Если прибудут в достаточном количестве французские книги, это уже будет твердая почва под ногами по крайней мере на полгода.

Евгений Германович тоже был в стесненных обстоятельствах, искал перевода. Гуревич обещала и ему. Он уехал на месяц в Тифлис, измотавшись в здешней сутолоке. Встретились мы с ним по-хорошему – то, что “художник варвар кистью сонной” чернит в человеческих встречах, годы снимают, как ветхую чешую. Я рада, что он привезет свою девочку в Россию. Дети должны жить в России – русские дети – особенно в первые годы, когда складывается душа.

За полмесяца пребывания в Москве я тоже успела устать. Всякий город, прежде всего – Вавилонская башня. И в старости это утомительно – таскать на нее кирпичи и даже смотреть, как таскают их. А развлечения уже давно перестали быть нужными. В театр хожу, когда кто-нибудь из знакомых актеров или актрис попросит посмотреть их. Вообще:

Так у меня сложилось про старость три года назад, и еще больше это так теперь.

Буду очень ждать вестей. Не хворайте и не спешите “в дальние жилища иных миров”.

Привет Вашей семье.

В. М.

41. Варвара Малахиева-Мирович – Льву Шестову

1 мая 1924

Москва – Париж

Случайно встретилась с Гершензоном и узнала, Лев Исаакович, что Вы спрашивали обо мне и даже переслали как-то через него несколько долларов, узнав о моей безработности. Это и тронуло меня и немного удивило. Отчего через Гершензона? Не проще ли было послать прямо на мой Сергиевский адрес – Красюковская ул. Д. Быковой. Кстати, идя эти кружным путем деньги где-то затерялись. Г. говорит, что до него они не дошли.

Бог с ними. Теперь я понемногу начинаю зарабатывать и это уже не так насущно важно для меня, как было одно время. Грустнее гораздо, что Вы через Гершензона что-то узнаете обо мне. Я сразу откликнулась на Ваше последнее письмо и очень беспокоилась после него о Вашем здоровье, и не понимала, что значит такое длительное молчание.

Краткость писем и невыразительность давно понимаю и принимаю, и сама к этому теперь склонна. Но раз уже возобновилась переписка, не надо бы разрывать ее такими широкими полосами безответности. И тут, как везде должна быть, конечно, полная свобода действий. Но когда уже есть ток общения, хочется чувствовать его живым. И для животворения его, когда не хочется и не можется писать, существуют открытки.