Билл Клинтон - Моя жизнь

Сенатор Берд занял еще более жесткую позицию, чем Нанн, повторив то, что я уже слышал от генерала Манди. Берд считал гомосексуализм грехом и заявил, что никогда не позволил бы своему внуку, которого он обожал, поступить на службу в вооруженные силы, куда допускаются люди нетрадиционной сексуальной ориентации. По словам сенатора, единственной причиной краха Римской империи стало то, что в римских легионах мирились с повсеместным гомосексуальным поведением, которому были подвержены все — от Юлия Цезаря до рядовых воинов. В отличие от Берда и Нанна, Чак Робб, который по многим вопросам занимал консервативную позицию и в свое время участвовал в тяжелых боях во Вьетнаме, поддержал меня, потому что во время войны общался с людьми, которые были одновременно гомосексуалистами и смелыми солдатами. В Конгрессе он был не единственным ветераном вьетнамской войны, занимавшим такую позицию.

Культурные различия частично, но не полностью основывались на принадлежности к разным партиям и разным поколениям. Некоторые молодые демократы выступали против отмены этого запрета, в то время как кое-кто из республиканцев старшего возраста, включая Лоуренса Корба и Барри Голдуотера, считали, что его надо оставить в силе. Корб, который, будучи помощником министра обороны в администрации Рейгана, проводил в жизнь этот запрет, заявил, что он не так уж необходим для сохранения высокого уровня и мощи наших вооруженных сил. Голдуотер, бывший председатель сенатского Комитета по делам вооруженных сил, ветеран и основатель Национальной гвардии штата Аризона, был старомодным консерватором со склонностью к полной свободе воли. В заявлении, опубликованном газетой Washington Post , он подчеркнул, что решение позволить гомосексуалистам служить в армии — это не призыв к культурной распущенности, а подтверждение американских ценностей, предусматривающих расширение возможностей для ответственных граждан и ограничение вмешательства правительства в частную жизнь людей. В своей прямой грубоватой манере Голдуотер отметил, что для него неважно, является ли солдат «натуралом»: главное, чтобы он метко стрелял.

Как оказалось, его поддержка и все мои аргументы носили чисто теоретический характер. Палата представителей при соотношении голосов более чем три к одному приняла резолюцию против моей позиции. Оппозиция Сената оказалась не столь явной, но, тем не менее, существенной. Это означало, что, если я продолжу настаивать на своем, Конгресс отменит мое решение путем внесения поправки в законопроект об ассигнованиях на оборону, на которую мне будет не так-то просто наложить вето, и даже если мне это удастся, обе палаты Конгресса его отменят.

Во время обсуждения этого вопроса я ознакомился с результатами опроса общественного мнения, подтверждавшими, что общественность, при соотношении 48 к 45 процентам, не согласна с моей позицией. Для столь спорной проблемы цифры выглядели не так уж плохо, но они свидетельствовали о негативном отношении к подобным планам и показывали, почему Конгресс считал это дело полностью провальным. Только 16 процентов электората активно поддерживали отмену запрета, в то время как 33 процента решительно выступали против. Позиция конгрессмена по обсуждавшемуся вопросу могла повлиять на решение этих людей голосовать или не голосовать за него на следующих выборах. Поэтому было трудно убедить политиков в округах, избиратели которых склонны менять свои предпочтения, согласиться с какой-либо идеей, способной лишить их 17 процентов голосов. Обнаружилась и такая интересная связь: люди, называвшие себя христианами, утвердившимися в вере после испытаний, выступали против моей позиции при соотношении 70 к 22 процентам, а люди, которые говорили, что были знакомы с гомосексуалистами лично, поддерживали ее при соотношении 66 против 33 процентов.

В ситуации, когда поражение в Конгрессе стало неизбежным, Лес Аспин договорился с Колином Пауэллом и Объединенным комитетом начальников штабов о компромиссе. Почти ровно через шесть месяцев, 19 июля, я отправился в Университет национальной обороны в Форт-Макнейре, чтобы объявить об этом офицерам, ожидавшим решения. Принцип «не задавайте вопросов и не отвечайте на них» по существу означал: если вы объявляете себя гомосексуалистом, предполагается, что вы намереваетесь нарушить Унифицированный военный кодекс, и вас могут уволить из вооруженных сил, если вам не удастся убедить своего командира, что вы не собираетесь вступать в гомосексуальные половые контакты и нарушать кодекс. Однако, если вы не сообщаете, что вы гомосексуалист, к вашему увольнению не приведут следующие вещи: если вы будете участвовать в демонстрациях за права гомосексуалистов в гражданской одежде; если вы будете посещать бары для гомосексуалистов или общаться с людьми, о которых известно, что они гомосексуалисты; если ваша фамилия будет включена в списки почтовой рассылки для гомосексуалистов; если вы будете жить с лицом того же пола, в чью пользу застрахуете свою жизнь. На бумаге военные значительно продвинулись к соблюдению принципа «живи сам и давай жить другим», хоть и продолжали считать, что не могут признать права гомосексуалистов, не одобряя гомосексуализм в целом и не ставя под угрозу нравственность и единство. Однако на практике этот принцип часто не соблюдался. Многие офицеры, которые были против службы гомосексуалистов в армии, игнорировали новую политику и еще более активно старались избавляться от военнослужащих с гомосексуальной ориентацией, что обошлось вооруженным силам в миллионы долларов, которые можно было бы с гораздо большей пользой использовать для укрепления безопасности Америки.

В краткосрочной перспективе я ничего не сумел сделать. В этой борьбе я потерпел поражение, и гомосексуалисты резко критиковали меня за достигнутый компромисс, отказываясь признать, что его причиной было фактическое отсутствие поддержки в Конгрессе, и не ставя мне в заслугу отмену другого запрета, касающегося назначения гомосексуалистов на важнейшие посты в структурах национальной безопасности, или того, что в администрации появилось значительное число геев и лесбиянок. Сенатор Доул, напротив, одержал большую победу. Он с самого начала и неоднократно ставил этот вопрос и вызвал вокруг него такую шумиху, что создалось впечатление, будто я не занимаюсь ничем другим. Поэтому многие американцы, избравшие меня президентом для наведения порядка в экономике, подумали, что я уделяю столько внимания сущей ерунде, и начали опасаться, не ошиблись ли они, приняв такое решение.

Я обнаружил, что мне будет нелегко сдержать и другое обещание, данное во время предвыборной кампании, — о сокращении на 25 процентов аппарата сотрудников Белого дома. Это было бы крайне нежелательно для Мака Макларти, особенно потому, что мы разработали более честолюбивую программу, чем у предыдущей администрации, и получали вдвое больше корреспонденции. 9 февраля, всего за неделю до объявления своей экономической программы, я выступил с предложением о сокращении аппарата Белого дома на 25 процентов, или на 350 человек — до 1044 сотрудников. Это сокращение распространялось на все службы; даже аппарат Хиллари должен был стать меньше, чем у Барбары Буш, хотя ей предстояло взять на себя более широкие обязанности. Больше всего я сожалел о ликвидации двадцати мест для профессионалов в отделе корреспонденции. Я бы предпочел сократить их численность путем отсева, однако Мак заявил, что иначе мы не достигнем намеченной цели. Кроме того, нам нужны были деньги на модернизацию Белого дома. Сотрудники даже не умели отправлять и получать сообщения по электронной почте, а телефонная система здесь не менялась со времен Картера. Мы не могли проводить селекторные совещания, однако любой имел возможность, нажав одну из больших кнопок со световой индикацией, слушать чьи угодно разговоры, включая мои. Вскоре мы добились установления более совершенной системы связи.