Билл Клинтон - Моя жизнь

В последующие восемь лет и даже после моего ухода с поста президента об этом законе мне говорило больше людей, чем о любом другом подписанном мною законопроекте. Многие истории были очень впечатляющими. Однажды ранним воскресным утром, вернувшись в Белый дом после ежедневной пробежки, я встретил семью, которая пришла туда на экскурсию. Среди детей выделялась девочка-подросток в инвалидном кресле. Я поздоровался с ними и сказал, что, если они подождут, пока я приму душ и переоденусь, чтобы пойти в церковь, я приглашу их в Овальный кабинет, и мы вместе сфотографируемся. Они подождали, и у нас состоялся интересный разговор. Мне было особенно приятно поговорить с маленькой смелой девочкой. Когда я уходил, ее отец взял меня за руку, отвел в сторону и сказал: «Возможно, моя маленькая девочка не справится с болезнью. Последние три недели, которые я провел с ней, были самыми важными в моей жизни. Я не смог бы оставаться с ней, если бы не закон об отпуске по семейным обстоятельствам».

В начале 2001 года, когда я впервые вылетел челночным авиарейсом из Нью-Йорка в Вашингтон как частное лицо, одна из служащих аэропорта, провожающих пассажиров к самолету, рассказала мне, что ее отец и мать одновременно серьезно заболели, один — раком, другая — болезнью Альцгеймера. Женщина добавила, что ухаживать за родителями в их последние дни было некому, кроме нее и ее сестры, и что они не смогли бы сделать этого, если бы не закон об отпуске по семейным обстоятельствам. «Знаете, республиканцы все время говорят о семейных ценностях, — сказала она. — Однако, по-моему, то, как умирают ваши родители, — важная часть семейных ценностей».

Одиннадцатого февраля, когда мы заканчивали работу над экономической программой, у меня наконец появился министр юстиции. После одного или двух фальстартов я решил назначить на этот пост Джанет Рино, окружного прокурора Дейда, штат Флорида. Я знал о работе Джанет и уже несколько лет восхищался ею, особенно созданными по ее инициативе новаторскими «судами по делам о наркотиках», предоставлявшими тем, кто нарушил закон впервые, возможность избежать тюрьмы, если они согласятся пройти курс лечения от наркомании и затем регулярно отмечаться в этом суде. Мой шурин Хью Родэм работал в суде по делам о наркотиках в Майами, будучи адвокатом в Управлении государственного защитника. В 1980-е годы я дважды по его приглашению присутствовал на заседаниях такого суда и был поражен необычным, но эффективным сотрудничеством прокурора, адвоката защиты и судьи с целью убедить обвиняемых, что им дается последняя возможность избежать тюрьмы. Программа оказалась очень успешной, и у тех, кто ее проходил, наблюдалось гораздо меньше рецидивов, чем у тех, кто отбывал наказание в тюрьмах, к тому же она гораздо дешевле обходилась налогоплательщикам. Во время предвыборной кампании я обещал выступить в поддержку федерального финансирования для создания судов по делам о наркотиках, распространив опыт Майами по всей стране.

Когда я позвонил сенатору Бобу Грэму, он восторженно поддержал кандидатуру Рино. Точно так же отреагировала и мой друг Дайана Блэр, которая тридцать лет назад училась вместе с Джанет в Корнеллском университете. Это назначение поддержал и Винс Фостер, прекрасно разбиравшийся в людях. Проведя с ней собеседование, Винс позвонил мне и сказал в своей шутливой манере: «Я думаю, среди нас появилась особа, у которой энергия бьет через край». Рино пользовалась огромной популярностью среди своих избирателей благодаря репутации серьезного, жесткого, но честного прокурора. Джанет была уроженкой штата Флорида, ее рост составлял шесть футов, и она никогда не была замужем. Государственная служба была смыслом ее жизни, и Джанет прекрасно с ней справлялась. Я полагал, что Рино сможет укрепить часто осложнявшиеся отношения между правоохранительными органами на федеральном уровне, на уровне штатов и на местах. Меня немного беспокоило, что, как и я, она не знала принятых в Вашингтоне стереотипов, однако в Майами Джанет накопила большой опыт, работая с федеральными властями над делами об иммиграции и наркомании. Я считал, что она усвоила достаточно много, чтобы успешно справиться со своей работой.

В выходные дни мы напряженно трудились над разработкой экономической программы. Двумя неделями раньше на работу в Белый дом пришел Пол Бегала, в значительной мере для того, чтобы разъяснить, что мне следует предпринять для выполнения данного мною во время предвыборной кампании обещания вернуть возможности среднему классу, о чем, как ему казалось, недостаточно заботилось большинство членов моей экономической команды. По мнению Бегалы, этой команде в целом следовало подчеркнуть три момента: что сокращение дефицита — не самоцель, а средство для достижения реальных целей, в том числе экономического роста, увеличения числа рабочих мест и повышения доходов; что наша программа основана на радикальном изменении методов работы правительства, которое позволит покончить с безответственностью и нечестностью, поскольку теперь крупным корпорациям и другим группам с особыми интересами, в первую очередь выигравшим от снижения налогов, повлекшего за собой рост дефицита бюджета в 1980-е годы, будет предложено внести справедливый вклад «в расчистку завалов»; что нам следует не призывать людей «принести жертвы», а объяснять, что мы предлагаем им «внести вклад» в обновление Америки, то есть использовать более патриотичную и позитивную формулировку. Бегала подготовил памятную записку, в которой изложил свои аргументы и предложил новую тему: «Дело НЕ ТОЛЬКО в дефиците, глупый». Джин Сперлинг, Боб Райх и Джордж Стефанопулос согласились с Полом и были очень рады, что получили поддержку и могут теперь вместе отстаивать справедливость своей точки зрения.

Пока шло публичное обсуждение этого вопроса, мы предпринимали активные попытки решить некоторые очень важные проблемы. Самым главным в тот момент был вопрос, включать ли реформу системы здравоохранения, наряду с экономической программой, во всеобъемлющий закон «О различных бюджетных согласованиях». В пользу этого решения существовал убедительный аргумент: во-первых, во время обсуждения законопроекта о бюджете, в отличие от всех других документов, нельзя использовать так называемое «флибустьерство»— существующую в Сенате практику, позволяющую сорока одному сенатору проваливать любой законопроект путем затягивания его обсуждения до бесконечности и блокирования голосования по нему до тех пор, пока не приходит время переходить к рассмотрению других вопросов. Поскольку в Сенате сорок четыре республиканца, вероятность того, что они, по меньшей мере попытаются организовать обструкцию реформе здравоохранения, была высокой.