Билл Клинтон - Моя жизнь

В июне Роберт Фиск предпринял первые реальные шаги. Он решил провести независимое расследование обстоятельств смерти Винса Фостера, которая вызывала слишком много вопросов как у журналистов, так и у республиканцев в Конгрессе. Я был рад, что Фиск занялся расследованием, и надеялся, что его результаты заставят замолчать тех, кто раскручивал машину скандала, пытаясь сделать из мухи слона, и семью Винса наконец-то оставят в покое.

Некоторые претензии и обвинения могли бы показаться просто смешными, если бы речь не шла о смерти человека. Громче всех о том, что Фостер был убит, заявлял конгрессмен-республиканец Дэн Бертон из штата Индиана. Пытаясь доказать, что Винс не мог застрелиться, Бертон даже отправился на собственный задний двор, где стал стрелять из револьвера по арбузам. Это было полной нелепостью, и я абсолютно не понимал, что именно Бертон пытался доказать подобным образом.

Фиск допросил и меня, и Хиллари. Это был прямой, обстоятельный разговор, после которого у меня появилась уверенность в том, что он тщательно рассмотрит все обстоятельства дела и завершит расследование в срок. 30 июня было обнародовано предварительное заключение по этому делу, а также в отношении наделавших шума бесед Берни Нассбаума с Роджером Олтменом. Фиск заявил, что Винс покончил с собой и нет никаких доказательств того, что его самоубийство каким-то образом связано с делом «Уайтуотер». Он также пришел к выводу, что Нассбаум и Олтмен не совершили ничего предосудительного.

С этого момента Фиск стал объектом неприязни консервативных республиканцев и их союзников в средствах массовой информации. Газета Wall Street Journal уже задала агрессивный тон публикациям, призвав остальные СМИ критически относиться ко мне и к Хиллари, «какие бы факты ни открылись впоследствии». Некоторые обозреватели и конгрессмены из числа консерваторов стали требовать отставки Фиска. Особенно громко звучал голос Лоча Фэрклота, сенатора от Северной Каролины, подстрекаемого новым сотрудником его аппарата Дэвидом Босси, партнером Флойда Брауна по организации «Ситизенс юнайтед» — группе правой ориентации, уже распространившей обо мне немало вымыслов.

В тот самый день, когда Фиск опубликовал свой доклад, я забил еще один гвоздь в крышку собственного «гроба», подписав новый закон о независимом расследовании. Этот закон позволил подтвердить полномочия Фиска, но особый отдел Апелляционного суда федерального округа Колумбия имел право отозвать его и назначить другого прокурора, заново начав все расследование. По этому закону кандидатуры судей, входящих в особый отдел, должны были утверждаться верховным судьей Ренквистом, который, перед тем как возглавить Верховный суд, был республиканским активистом ультраконсервативного толка.

Я хотел поддержать Фиска, но новый руководитель юридического отдела Пэт Гриффин сказал мне, что, по мнению некоторых демократов, этого делать не стоит. Ллойд Катлер же заявил, что беспокоиться не о чем, поскольку беспристрастность Фиска ни у кого не вызывала сомнений, а потому не было причин его смещать. Он пообещал Хиллари «съесть собственную шляпу», если такое случится.

В начале июля я опять отправился в Европу для участия в саммите «Большой семерки», проходившем в Неаполе. По пути я остановился в Риге, столице Латвии, чтобы встретиться с руководителями балтийских государств и принять участие в праздничной церемонии, посвященной выводу российских войск из Литвы и Латвии, который мы помогли ускорить, финансируя программу строительства жилья для возвращавшихся на родину российских военнослужащих. В Эстонии все еще находились российские войска, и президент этой страны Леннарт Мери — в прошлом кинорежиссер, протестовавший против присутствия русских в своей стране, стремился к тому, чтобы их вывод произошел как можно скорее. После этой встречи состоялась трогательная церемония на площади Свободы в Риге, где меня приветствовало примерно сорок тысяч человек, которые размахивали флагами и благодарили Америку за твердую поддержку их вновь обретенной свободы.

Следующей остановкой была Варшава, куда я направился, чтобы встретиться с президентом Лехом Валенсой и еще раз заявить о своем желании видеть Польшу членом НАТО. Валенса стал национальным героем и наиболее вероятным кандидатом в президенты свободной Польши, когда десять лет тому назад возглавил выступления рабочих судоверфи города Гданьска против коммунистического режима. Он с большим подозрением относился к России и хотел, чтобы Польша как можно скорее вступила в НАТО. Он также стремился привлечь в Польшу американские инвестиции и шутил, что для будущего страны нужно больше американских генералов, «начиная с General Motors и General Electric».

В тот вечер Валенса пригласил на ужин несколько видных политических деятелей, представлявших различные партии. Я с интересом прислушивался к ожесточенному спору между госпожой Валенса, самоотверженной матерью восьмерых детей, и депутатом парламента, владельцем фермы по выращиванию картофеля. Жена президента ругала коммунизм, а депутат возражал ей, говоря, что при коммунизме фермерам жилось лучше, чем сейчас. Мне казалось, что еще чуть-чуть, и они подерутся. Я попытался примирить их, напомнив депутату, что даже при коммунистах фермы в Польше были частной собственностью, а государство лишь покупало у них продукцию, которую затем продавало Украине и России. Он согласился с этим, но заявил, что в то время всегда мог продать урожай по хорошей цене. Я сказал ему, что он никогда не жил при стопроцентно коммунистической системе, подобной советской, где земля была коллективной собственностью. Потом я объяснил, как работает американская система и что даже в странах с рыночной экономикой сельскохозяйственные кооперативы пользуются государственной поддержкой. Несмотря на все доводы, фермер сохранил свой скептический настрой, а госпожа Валенса не утратила воинственности. Если демократия — это и есть свободный и оживленный обмен мнениями, можно считать, что в Польше она уже победила.

Первый день работы саммита в Неаполе был посвящен проблемам Азии. Днем раньше скончался Ким Ир Сен. Это произошло как раз в то время, когда в Женеве возобновились переговоры США с Северной Кореей, и поставило под сомнение наши договоренности с этой страной. Еще одним членом «Большой семерки», весьма озабоченным этой проблемой, была Япония. Напряженность в отношениях между японцами и корейцами сохранялась уже несколько десятилетий, начиная с времени, предшествовавшего началу Второй мировой войны. Если бы у Северной Кореи появилось ядерное оружие, Япония в ответ также вынуждена была бы его создать, чего эта страна, учитывая свой печальный исторический опыт, связанный с ядерным оружием, совсем не хотела. Новый премьер-министр Японии Томиити Мураяма, социалист, впервые в истории Японии занявший этот пост благодаря коалиции с Либерально-Демократической партией, уверил меня, что единство наших взглядов на проблему Северной Кореи останется неизменным. Из уважения к покойному Ким Ир Сену переговоры в Женеве были отложены на месяц.