Билл Клинтон - Моя жизнь

Развлечения в моей семье, как и у большинства людей со скромным достатком, выросших в сельской местности, сводились к еде, беседам и рассказыванию историй. Эти люди не могли позволить себе поехать в отпуск, если и ходили в кино, то очень редко, и не имели телевизоров до второй половины 1950-х годов. Из дому выбирались несколько раз в год— на окружную ярмарку, на праздник арбузов и иногда на танцы или для пения религиозных гимнов. Мужчины охотились, ловили рыбу и выращивали овощи и арбузы на крохотных земельных участках, которые продолжали обрабатывать, даже когда переезжали в город.

Хотя у этих людей никогда не было лишних денег, они не считали себя бедными, раз у них были ухоженный дом, опрятная одежда и достаточно еды, чтобы накормить любого, кто постучится к ним в дверь. Они работали, чтобы жить, а не наоборот.

В детстве я больше всего любил воскресенья, когда мы собирались у Бадди и Олли за большим столом в их маленькой кухне. Типичный воскресный обед состоял из свинины или жаркого с маисовым хлебом, шпинатом или капустой, картофельным пюре, бататом, горохом, зеленой или лимской фасолью, фруктового пирога и огромного количества охлажденного чая, который мы пили из больших стеклянных бокалов. В такие моменты я чувствовал себя взрослее. По особым дням к пирогу добавлялось домашнее мороженое. Если я оказывался там достаточно рано, то помогал готовить еду: лущил фасоль или крутил рукоятку мороженицы. До, во время и после обеда шли непрерывные беседы: обсуждались городские сплетни и семейные дела, и рассказывались бесчисленные истории. Вся моя родня умела это делать так, что рядовые события, встречи и казусы, происходящие с обычными людьми, выглядели драматичными и забавными.

Лучшим рассказчиком был Бадди. Как и обе его сестры, он отличался большими способностями. Я часто думаю, кем бы они могли стать, если бы принадлежали к моему поколению или поколению моей дочери. Но в ту пору было много таких людей, как они. У парня, заливающего бензин в вашу машину, показатель умственного развития мог быть не ниже, чем у парня, вырезающего вам миндалины. В Америке есть еще такие люди, как Гришемы, причем многие из них — новые иммигранты, и именно поэтому я, будучи президентом, старался обеспечить всем вновь прибывшим доступ к образованию.

Бадди, хотя и не блистал образованием, обладал острым умом и благодаря многолетним наблюдениям за людьми и сражениям с бесами, которые одолевали его самого и других членов его семьи, разбирался в человеческой натуре не хуже иных докторов наук. Вскоре после женитьбы у него возникла проблема с выпивкой. И вот однажды Бадди пришел домой и сказал жене, что знает, насколько его страсть к выпивке вредит ей и их семье, и что больше пить не будет. И действительно, более чем за пятьдесят лет он ни разу не приложился к спиртному.

Уже приближаясь к девяностолетнему возрасту, Бадди мог рассказывать потрясающие истории о собаках, которые у него были пять-шесть десятков лет назад. Он помнил, как их звали, как они выглядели, какие у них были привычки, как они ему достались и каким образом собаки находили и приносили подстреленную дичь. Многие люди, проходя мимо его дома, задерживались, чтобы посидеть с ним на крыльце. Когда же они уходили, Бадди был готов рассказать историю о них самих или об их детях, иногда забавную, иногда грустную, обычно полную сочувствия и всегда — понимания.

Я многое почерпнул из услышанного от дяди, теток и бабушки с дедушкой: узнал, что никто не совершенен, но в основном все люди — хорошие; что человека нельзя оценивать только по тем моментам, когда проявляются его худшие или самые слабые стороны; что беспощадные суждения могут всех нас сделать лицемерами; что успех в жизни во многом зависит от умения произвести нужное впечатление; что смех нередко бывает лучшей, а может, и единственной реакцией на боль. Пожалуй, важнее всего было то, что у каждого есть какая-то история, в которой могут встретиться мечтания и кошмары, надежда и страдания, любовь и потери, храбрость и страх, жертвенность и эгоизм. Всю жизнь меня интересовали истории других людей. Я хотел знать их, понимать и чувствовать. Когда я вырос и занялся политикой, то всегда считал, что суть моей работы заключается в том, чтобы дать людям возможность рассказать о себе побольше хороших историй.

История дяди Бадди оставалась хорошей до конца. В 1974 году у него обнаружили рак легких; одно легкое ему удалили, и он дожил до девяноста одного года. Бадди был моим советчиком в политической карьере, и если бы я последовал его совету и отменил непопулярное решение об увеличении налога с автовладельцев, то, вероятно, не проиграл бы в 1980 году свою первую кампанию по переизбранию на пост губернатора. Дядя Бадди дожил до того времени, когда я стал президентом, что доставило ему много радости. После смерти Олли он занимал себя тем, что спускался в кофейню своей дочери Фальбы и потчевал молодых посетителей историями о жизни разных людей и остроумными наблюдениями. Бадди никогда не терял чувства юмора. В восемьдесят семь лет он все еще водил машину и раз в неделю вывозил на прогулки двух своих приятельниц, одной из которых был девяносто один год, а другой — девяносто три, — каждую в свой день. Когда Бадди рассказал мне о своих «подружках», я спросил: «Так что, теперь тебе нравятся женщины постарше?» Он хихикнул и сказал: «Да, пожалуй. Они все-таки уже слегка остепенились».

За все годы, что мы прожили вместе, я только однажды видел, как мой дядя плачет. У Олли развилась болезнь Альцгеймера, и ее пришлось поместить в лечебницу. В течение нескольких недель она приходила в себя лишь на несколько минут в день. В эти моменты прояснения сознания она звонила Бадди и говорила: «Орен, как ты мог оставить меня в этом месте после пятидесяти шести лет совместной жизни? Сейчас же приезжай за мной». Он послушно садился за руль, но ко времени его приезда Олли снова погружалась во мрак болезни и не узнавала мужа.

Как раз в то время я однажды днем заехал к Бадди, в последний раз оказавшись в старом доме. Я надеялся подбодрить его, но получилось наоборот: это он рассмешил меня солеными шутками и забавными комментариями по поводу текущих событий. Когда стемнело, я сказал ему, что мне пора возвращаться домой в Литл-Рок. Бадди проводил меня до двери и, когда я уже выходил, схватил за руку. Я обернулся и в первый и единственный раз за почти пятьдесят лет, что мы прожили в любви и дружбе, увидел слезы у него на глазах. Я спросил: «Тяжело?» Никогда не забуду его ответ. Он улыбнулся и сказал: «Конечно, нелегко, но ведь я же взялся тянуть этот воз, и почти всю дорогу получалось не так уж плохо». От своего дяди Бадди я узнал, что у каждого есть своя история. Его история уложилась в одну эту фразу.