Александр Панцов - Чан Кайши

Делать было нечего, и через четыре дня Куйбышев-Кисанька, Рогачев и Разгон, по решению комиссии Бубнова, покинули Кантон. Русские пошли на уступки, по словам одного из них, только для того, чтобы «выиграть время и подготовить ликвидацию этого генерала <���Чан Кайши>». Прощать ему события 20 марта они не собирались и просто затаились. Но пока инцидент закончился мирно: добившись своего, Чан освободил арестованных и даже принес извинения оставшимся в Кантоне советским специалистам. 29 апреля в южную столицу Китая вновь прибыл Бородин, а в конце мая — Блюхер. Отныне вплоть до начала Северного похода (июль 1926 года) все основные политические дела стали решаться «большой тройкой» — Чан Кайши, «цикадой» Чжаном, прибывшим в Кантон 22 марта, и Бородиным. Причем их заседания проходили в доме «цикады». Особняк же Бородина, в котором раньше проходили совещания руководства ГМД, «перестал быть местом бурной деятельности».

Следствием переворота 20 марта было значительное ослабление позиций не только коммунистов и советских советников, но и левых гоминьдановцев, группировавшихся вокруг Ван Цзинвэя. «Революционная диктатура» Вана и Чана развалилась, и Чан существенно укрепил свою власть. 22 марта ему выразили поддержку члены правительства и командующие армиями. С сарказмом Чай Кайши записал в тот день в дневнике: «Те, кто до событий выступал против моих действий, после событий стали внимать моим словам, как Священному Писанию. Как же быстро меняются настроения людей!»

Ван Цзинвэй был глубоко подавлен. Он давно страдал от диабета, и политические невзгоды усугубили его самочувствие. Он слег, его жена Чэнь Бицзюнь (которую все звали Бекки) то и дело вызывала к нему врачей, и он отказывался вести «какие бы то ни было деловые разговоры». После отстранения Кисаньки, «за которого он держался», Ван чувствовал, что «потерял лицо». Он был обижен тем, что русские пошли на уступки Чану, и считал, что теперь ему надо «некоторое время побыть в стороне от работы». Об этом он написал в письме «цикаде» Чжану, самому авторитетному в глазах Чана человеку. В мае Ван Цзинвэй выехал на лечение за границу.

По иронии судьбы на одном пароходе с ним из Кантона в Шанхай отплыл его старый недоброжелатель центрист Ху Ханьминь, который только за несколько дней до того, 29 апреля, вернулся из Москвы в Кантон через Шанхай, несмотря на попытки советских властей удержать его. В тот же день в Вампу Ху встретился с Чаном, действия которого 20 марта он от души одобрял. Он поделился с будущим генералиссимусом впечатлением от СССР, заявив, что цель русских — «взорвать Гоминьдан изнутри, чтобы в конце концов КПК заменила ГМД». Ху посоветовал Чану арестовать Бородина, но Чан, понятно, к этому не был готов: перед походом на север рвать с СССР было неразумно. Он не сказал ни да ни нет, но в тот же день, стремясь продемонстрировать преданность союзу с Россией и одновременно лишний раз показать свою власть, передал слова Ху Ханьминя Бородину, тоже навестившему его в Вампу [31] Забавно, что Бородин вернулся в Кантон из Пекина через Шанхай тоже 29 апреля и тоже на одном пароходе с Ху Ханьминем, которому во время рейса рассказал, что после 20 марта «многие не одобряют Чан Кайши». . После этого Ху ничего не оставалось, как сразу же покинуть Кантон. В Шанхае он занялся литературной деятельностью.

Между тем в деревнях Гуандуна началось разоружение так называемых крестьянских союзов (на самом деле — паупер-люмпенских), которые к тому времени образовали коммунисты. Кроме того, Чан предъявил компартии ряд требований, направленных на значительное ограничение ее политической и организационной самостоятельности в Гоминьдане. Эти требования были вынесены на 2-й пленум ЦИК Гоминьдана второго созыва (15–22 мая 1926 года) самим Чан Кайши. В их поддержку выступили Тань Янькай, цикада «Чжан» и сын Сунь Ятсена от первого брака — Сунь Кэ (он же Сунь Фо), после чего требования были приняты. Они включали следующие пункты: запрещение критики Сунь Ятсена и его учения; передача председателю ЦИК Гоминьдана списка коммунистов, желавших вступить в ГМД; ограничение числа коммунистов в ЦИК, провинциальных и городских комитетах Гоминьдана до одной трети от общего количества членов этих комитетов; запрещение коммунистам заведовать отделами ЦИК ГМД; запрещение членам Гоминьдана созывать совещания от имени своей партии без разрешения ее руководства; запрещение членам Гоминьдана без разрешения участвовать в деятельности компартии; предварительное утверждение объединенным совещанием [32] Решение об организации объединенного совещания из пяти представителей ЦИК Гоминьдана и трех представителей ЦИК КПК с участием Бородина было принято также майским (1926 года) пленумом ЦИК Гоминьдана. Решение, правда, так и осталось на бумаге. всех инструкций КПК, передаваемых ее членам; запрещение членам Гоминьдана вступать в КПК. Близкий к Чану человек, старший племянник его покойного «кровного брата» Чэнь Цимэя, — 34-летний Чэнь Гофу, прибывший по просьбе Чана в Кантон из Шанхая накануне пленума, 1 мая, стал заведующим ключевым отделом Центрального исполкома — организационным (вместо коммуниста Тань Пин-шаня, возглавлявшего его со времени II съезда партии). По словам родного брата Чэнь Гофу, тот стал заниматься поиском скрытых коммунистов в рядах ГМД, чтобы в подходящий момент вычистить их.

Следуя курсу Сталина, направленному на захват в подходящий момент власти в Гоминьдане, китайские коммунисты приняли эти требования. В противном случае им надо было бы выйти из Гоминьдана, но это похоронило бы все надежды Москвы на превращение ГМД в «народную (рабоче-крестьянскую) партию». Московские руководители и ЦК КПК были к тому же введены в заблуждение довольно искусным маневрированием Чан Кайши. Через некоторое время после переворота он ограничил деятельность не только коммунистов, но и правых гоминьдановцев. В Вампу Чан распустил и коммунистический «Союз молодых воинов», и гоминьдановское «Общество по изучению суньят-сенизма», а некоторых правых сместил со своих постов. В конце мая он даже арестовал одного из наиболее ярых сторонников исключения КПК из ГМД — начальника Полицейского управления Кантона У Течэна. Главный информатор Москвы Бородин расценил все это как конкретное проявление «бессилия» правой группировки. Бородин даже считал, что «резолюции пленума Ц<���ИЖ <���ГМД> о коммунистах нанесли правым больший ущерб, чем коммунистам». «Будь Сунь жив, он бы тоже принял определенные меры для ограничения деятельности КПК», — откровенно сказал Бородин члену ЦИК КПК Чжан Готао.

После пленума Чан Кайши постепенно сосредоточил в своих руках все нити власти: возглавил Военный комитет национального правительства, отдел военных кадров ЦИК Гоминьдана, стал главнокомандующим Национально-революционной армией, то есть генералиссимусом, а в начале июля 1926-го — даже председателем нового высшего органа — Политического совета ЦИК, объединившего функции Политического и Постоянного комитетов. После отставки Ван Цзинвэя обязанности председателя Политкомитета исполнял Тань Янькай, ставший также главой национального правительства, а председателя Постоянного комитета — «цикада» Чжан, но теперь они уступили свои посты Чан Кайши. Тот, правда, попросил «цикаду» Чжана на время Северного похода исполнять его обязанности в партии.