Александр Панцов - Чан Кайши

Несмотря на свою амбициозность, Ли и Бай быстро проиграли. Уже в апреле стотысячная армия Чан Кайши одержала верх над их шестидесятитысячной группировкой, и они утратили контроль над провинциями Центрального Китая и Гуандуном, где раньше хозяйничали. За месяц до того, на проходившем с 15 по 27 марта 1929 года в Нанкине III съезде Гоминьдана, в котором приняли участие 406 человек, представлявших 422 тысячи 22 члена партии, раскольники Ли и Бай были «навечно» исключены из партии. Исключены были также генерал Ли Цзишэнь (он был даже арестован) и активные сторонники Ван Цзинвэя — Чэнь Гунбо, Гань Найгуань и Гу Мэньюй. Сам же Ван, все еще находившийся за границей, получил письменное предупреждение, но все же был избран членом ЦИК (таково было желание Чана: члены ЦИК отбирались лично им по согласованию с Ху Ханьминем, и хотя Ху никогда не любил Вана, ему пришлось уступить Чану).

Но мира и на этот раз не получилось. В мае 1929 года вспыхнула новая война — на этот раз между Чаном и маршалом Фэн Юйсяном, оставившим пост военного министра в нанкинском правительстве и вернувшимся в свою хэнаньскую вотчину. 23 мая ЦИК Гоминьдана «навечно» исключил и Фэна из партии, но на сторону раскольника встал генерал Янь Сишань, тоже бежавший из Нанкина.

Сражаясь, Чан одновременно продолжал прилагать усилия для дальнейшей легитимации своего режима. Важную роль в этом, по его замыслу, должно было сыграть перезахоронение тела Сунь Ятсена в грандиозном мавзолее в Нанкине на отрогах Лилово-золотой горы, что демонстрировало резкое усиление культа Великого Учителя. Его культ, раздувавшийся Чаном и его соратниками в неменьшей мере, чем культ Ленина большевиками, призван был, разумеется, освятить чанкайшистскую власть, придав ей сакральность. В марте 1929 года III съезд Гоминьдана объявил учение Сунь Ятсена идеологией всей нации, по сути превратив усопшего вождя в объект чуть ли не религиозного поклонения: «Настоящий съезд считает, что целью образования отныне должно стать формирование новой культуры, основанной на трех народных принципах… Вместо политики невмешательства, которой мы придерживались ранее, должна осуществляться строго национальная образовательная политика». После этого не только в учебных заведениях, но и во всех других организациях гоминьдановского Китая стало обычным делом проводить еженедельные собрания, на которых зачитывалось и обсуждалось «Завещание» Сунь Ятсена. Даже в американском христианском университете Яньцзин в Бэйпине традиционные религиозные чтения были заменены на политические занятия, основанные на учении Сунь Ятсена.

Еще в январе 1929 года была образована комиссия по организации перезахоронения. Председателем ее, естественно, стал Чан Кайши. 10 мая из Нанкина в Бэйпин был отправлен специальный поезд из двенадцати вагонов, выкрашенных в бело-синие цвета гоминьдановского флага. Он должен был привезти гроб с телом Суня.

Перед отправкой саркофага в Нанкин 26 мая тело усопшего вождя переодели в новые одежды, и 207 профессиональных носильщиков доставили его на вокзал. Проводить Суня в последний путь в Бэйпине вышли около трехсот тысяч горожан. Были даны 108 залпов артиллерийского салюта, а военные оркестры в разных частях города играли траурные марши.

По официальным данным, в митингах, организованных по мере продвижения состава, приняли участие не менее миллиона китайцев. Особенно многочисленным было собрание в Цзинани: свыше ста тысяч человек.

Гроб из Бэйпина в Нанкин сопровождала Сун Цинлин, вдова Суня, только что вернувшаяся из-за границы по приглашению Чана. Будучи крайне левой, она в знак протеста против антикоммунистических переворотов в конце августа 1927 года выехала в СССР на деньги Коминтерна и большую часть времени провела в Москве. Там она всячески демонстрировала ненависть к Чан Кайши, участвуя в работе международной Антиимпериалистической лиги — левой общественной организации, поддерживавшейся Коминтерном. Но несмотря на это, Чан Кайши ее пригласил на перезахоронение Сунь Ятсена. Знал бы он, что Сун Цинлин была втянута в секретную коминтерновскую сеть! Вернувшись на родину в мае 1929 года и через некоторое время обосновавшись в Шанхае, она под кодовыми именами мадам Сузи и Лия стала тайно поставлять информацию советским разведчикам и агентам Коминтерна, а также участвовать в конспиративных финансовых операциях, выполняя посреднические функции при передаче крупных денежных сумм Коминтерна руководителям китайской компартии.

Сам Чан встретил поезд на границе провинции Цзянсу: в Бэйпин он побоялся ехать, так как на севере хозяйничал Фэн Юйсян. На станции Пукоу, на левом берегу Янцзы, где заканчивалась железная дорога, саркофаг перенесли на военный корабль, который доставил его в Нанкин. Там он был встречен артиллерийскими залпами и траурной музыкой, а в небе барражировали три аэроплана, присланные Чжан Сюэляном.

Город был украшен флагами Китая и Гоминьдана. Гроб выставили на три дня (29, 30 и 31 мая) в Центральном исполкоме ГМД: именно в этом здании 29 декабря 1911 года Сунь Ятсена избрали временным президентом Китайской Республики. Перед входом выстроилась гигантская очередь из желающих проститься с вождем. Чан вместе с ближайшими единомышленниками решили замуровать саркофаг Суня в мавзолее — в нарушение последней воли самого усопшего. Они объяснили это тем, что тело начало подавать признаки разложения. Но, возможно, причина была в другом: члены семьи Суня были, как мы знаем, христианами, да и Чан готовился принять Господа. Так что сохранять тело бывшего вождя, тоже, кстати, христианина, забальзамированным и выставлять его на всеобщее обозрение они, в отличие от атеистов-большевиков, просто не могли. 31 мая члены семьи Суня и его близкие соратники, в том числе Чан, провели церемонию, во время которой гроб с телом был закрыт крышкой.

А на следующий день, 1 июня 1929 года, тело Суня было захоронено в величественном мавзолее из бело-синего гранита и мрамора, на сооружение которого правительство потратило, по разным данным, от полутора до шести миллионов китайских долларов. К огромному дворцу на холме вели 410 широких ступеней, по сторонам которых высились могучие сосны, кипарисы и деревья гинкго. Над входом в гробницу блестели позолоченные иероглифы тянь ди чжэн ци (Вселенная гармония), передающие почерк Сунь Ятсена, а также шесть других иероглифов, образующих слова миньцзу , миньцюань и миньшэн (национализм, народовластие и народное благосостояние), то есть «три народных принципа», передающие почерк «цикады Чжана», старого члена партии, к которому Чан по-прежнему относился с глубочайшим почтением. Гроб на вершину внесли те же 207 профессиональных носильщиков в коротких синих куртках, украшенных на груди и спине изображением белого солнца — символа Гоминьдана. Чан в белом халате и черной куртке с траурной повязкой на рукаве шел впереди, а за гробом медленно двигалось море людей: партийные и государственные чиновники, военные, представители всех провинций, а также рабочих, крестьянских, студенческих и предпринимательских организаций. Маршировали отряды гоминьдановских пионеров в сине-белых галстуках, играла траурная музыка, гремели залпы артиллерийского салюта.