Александр Панцов - Чан Кайши

Решение возвратить Цзинго в Китай было принято Сталиным потому, что вслед за мирным разрешением Сианьского инцидента не произошло немедленного объединения Гоминьдана и КПК на единой антияпонской платформе, и Сталин, понятно, был этим недоволен. В нарушение всех договоренностей Чан, получив свободу, продолжил подготовку к шестому антикоммунистическому походу. В конце декабря к границам советского района на севере Шэньси стали активно стягиваться новые военные силы. В ответ Центральный комитет китайской компартии тоже начал «решительно готовиться к < новой > войне» с Гоминьданом.

Пришлось Сталину вновь вмешаться, и 19 января 1937 года он через Коминтерн предупредил Мао Цзэдуна, что мирное разрешение Сианьских событий «может быть сорвано не только благодаря проискам японских империалистов и их агентов, всячески разжигающих внутреннюю войну, но и в результате ошибочных шагов вашей партии». Одновременно он поручил Димитрову направить Мао отдельным письмом директиву о необходимости ради единого фронта «перейти от советской системы <���в Китае> к системе народно-революционного управления на демократических основах». Это, конечно, было большой уступкой Чан Кайши.

Далее, с помощью московских руководителей ЦК китайской компартии составил лояльную телеграмму в адрес 3-го пленума ЦИК Гоминьдана пятого созыва, который должен был открыться 15 февраля, пообещав прекратить политику вооруженных восстаний с целью свержения национального правительства в масштабах всей страны. Китайские коммунисты также выразили готовность переименовать советское правительство в правительство Особого района Китайской Республики, а Красную армию — в Национально-революционную, заявив, что будут подчиняться Центральному правительству Гоминьдана и Военному комитету в Нанкине. А кроме того, согласились ввести в Особом районе демократическую систему всеобщих выборов и прекратить конфискацию «помещичьих» земель. Эту телеграмму они отправили в Нанкин 10 февраля.

Но Чан и другие члены Центрального исполкома Гоминьдана, считая, что «время для принятия предложений китайских коммунистов еще не созрело», 21 февраля одобрили в ответ на их «расплывчатые обещания» резолюцию «Об окончательном искоренении красной опасности», потребовав реформирования Красной армии, роспуска китайского советского правительства и прекращения пропаганды коммунизма.

За три дня до того Чан записал в дневнике: «Необходимо решительным образом и до конца бороться с бесчеловечными теориями компартии, аморальным образом жизни коммунистов и их анархистскими, антинациональными измами».

В тот же день он сделал на пленуме доклад о событиях в Сиани, а членам пленума были вручены его «Записки о пребывании в Сиани в течение двух недель», только что написанные. «Записки», переведенные затем на несколько иностранных языков, подготовил секретарь Чана, знакомый нам Чэнь Булэй. По требованию Чана он составил их в виде «дневника», который генералиссимус якобы вел в заточении — для того, чтобы придать истории больше правдивости. (На самом деле дневниковые записи Чана в период сианьского заточения гораздо лапидарнее, чем составленные Чэнь Булэем записки.)

Почти в то же время, 20 января 1937 года, Генеральный секретарь Исполкома Коминтерна Димитров получил от сотрудника полпредства СССР в Китае некоего Никонова донесение о том, что Чан Кайши якобы направил письмо Гитлеру, обязуясь «полностью сотрудничать с Германией вплоть до включения Китая в возможную борьбу с СССР». Тогда же поверенный в делах СССР в Китае Иван Иванович Спильванек сообщил Стомонякову, что «германский посол в Нанкине… предложил МИД <���министру иностранных дел> Чжан Цюню, чтобы Китай присоединился к японо-германскому <���антикоминтерновскому> соглашению». Было от чего Сталину обеспокоиться.

Между тем новой кампании против коммунистов не последовало. Сталин, отправив китайской компартии в самом начале марта 1937 года 800 тысяч американских долларов и пообещав еще примерно такую же сумму, решил, очевидно, сделать широкий жест и в сторону китайского генералиссимуса, вернув ему сына. События в Сиани привели к тому, что в игре с Чан Кайши Сталин мог считать себя победителем: Чан «потерял лицо» не только потому, что оказался арестованным собственными подчиненными, но и потому, что не последнюю роль в его освобождении сыграл Сталин, который теперь, по-видимому, мог рассчитывать и на то, что коммунист Цзинго сможет убедить своего отца пойти на союз с СССР и коммунистами в целях отражения японской агрессии. В любом случае Сталин явно исходил из того, что отправка Цзинго домой поможет предотвратить возобновление гражданской войны в Китае.

Формально же отправка Цзинго была ответом на непрямую просьбу Чан Кайши, переданную Мэйлин через посла Китая в СССР Цзян Тинфу еще в ноябре 1936 года. По воспоминаниям Цзян Тинфу, Мэйлин перед его отъездом в Москву сказала ему, что генералиссимус «очень хочет, чтобы его сын Цзинго вернулся в Китай». Цзян Тинфу передал эту просьбу заместителю наркома иностранных дел Стомонякову, а тот, разумеется, по инстанции. Но Сталин тянул и, судя по архивным материалам, принял решение не раньше середины февраля 1937 года. 23 февраля то ли опять Ван Мин, то ли кто-то другой из Исполкома Коминтерна от имени Цзян Цзинго подготовил новое письмо его отцу. В нем уже говорилось: «С радостью… отмечаю, что Вы — мой отец, принимаете все меры к объединению Китая… В настоящее время я, как патриот своей страны, решил вернуться в Китай… Совершенно искренне желаю вместе с Вами, рука об руку, бороться за единый независимый, могучий Китай… Через несколько недель я вместе с женой и сыном выезжаю из Москвы».

Было ли отправлено это письмо или по диппочте ушло другое, написанное самим Цзинго, неизвестно, но мы знаем, что 8 марта советское Политбюро постановило: «Не возражать против поездки в Китай сына Чан Кайши, если он сам на это согласен». И уже на следующий день Цзинго получил телеграмму из Исполкома Коминтерна с требованием немедленно приехать из Свердловска в Москву. 10 же марта генсек Исполкома Коминтерна Димитров записал в дневнике (явно выполняя указание кремлевского вождя): «Сына Чан Кай-ши <���так в тексте> вызвать <���к себе > и послать в Китай». По поручению Сталина с Цзинго встретился и находившийся тогда в Москве полпред Богомолов, после чего 16 марта Цзинго вызвал в Москву Фаину.

До их отъезда — 26 марта — в Китай по железной дороге через Владивосток (о таком маршруте распорядился сам Сталин) Цзинго вручили деньги, чтобы он смог заказать себе и жене приличные костюмы и другие необходимые вещи, а также купить билеты на поезд. Кроме того, выдали валюту — 120 долларов «на путевые расходы». Цзинго поклялся твердо следовать указаниям большевистских вождей: «воздействовать» на отца, который «ведет неустойчивую политику».