Павел Басинский - Лев Толстой. Свободный Человек

Потрясающая сцена в Гефсиманском саду, когда Христос, дрогнув в своем человеческом естестве, просит Отца Небесного пронести мимо Него «чашу сию», избавить Его, Сына Бога, от физических страданий, под пером Толстого превращается в борьбу Иисуса с собственными соблазнами. Ухо великого писателя не слышит творимого им насилия над священным произведением. Художественный слух вдруг отказывает Толстому…

В воспоминаниях учителя Ивана Михайловича Ивакина, с которым Толстой советовался как с филологом, показан процесс работы писателя:

«С самого первого раза мне показалось, что, начиная работать над Евангелием, Лев Николаевич уже имел определенные взгляды… Научная филологическая точка зрения если и не была вполне чужда ему, то во всяком случае оставалась на втором, даже на третьем плане… Историческую, чудесную, легендарную сторону в Евангелии, как известно, он совершенно устранял, считал неважной, ненужной.

— Какой интерес знать, что Христос ходил на двор? — говорил он. — Какое мне дело, что он воскрес? Воскрес — ну и господь с ним! Для меня важен вопрос, что мне делать, как мне жить!»

Неудача с «Переводом» Евангелия стала для Толстого своего рода наказанием за отречение от литературы. Великий писатель не мог существовать вне литературы. Не мог свободно жить и дышать без нее. И это тонко почувствовал его литературный соперник Иван Тургенев. В 1883 году он умирал на даче Виардо в Буживале. Страдания его были ужасны, они прекращались только после очередного впрыскивания морфия. Но когда до него дошел слух, что Толстой отказался от литературы, Тургенев написал письмо, которое является эталоном мужества и благородства писателя. За одно это письмо можно простить Тургеневу все его слабости:

«Милый и дорогой Лев Николаевич. Долго Вам не писал, ибо был и есмь, говоря прямо, на смертном одре… Пишу же я Вам, собственно, чтобы сказать Вам, как я был рад быть Вашим современником, — и чтобы выразить Вам мою последнюю искреннюю просьбу. Друг мой, вернитесь к литературной деятельности! Ведь этот дар Вам оттуда же, откуда всё другое… Друг мой, великий писатель русской земли, внемлите моей просьбе! Дайте мне знать, если Вы получите эту бумажку, и позвольте еще раз крепко, крепко обнять Вас, Вашу жену, всех Ваших, не могу больше, устал».

Толстой не ответил.

В 1881 году Толстой приобретает самого могущественного врага, которого только можно было приобрести в то время (кроме царя, разумеется), — обер-прокурора Святейшего синода, главного идеолога империи Константина Петровича Победоносцева.

В пятидесятые годы после публикации очерков из Севастополя, которые так понравились Александру II и его сыну, тогда еще юному цесаревичу, у Толстого были все возможности стать если не придворным писателем, то обласканным царским двором. Взойдя на трон, Александр III не забыл своего раннего восхищения творчеством Толстого и оставался его поклонником даже в то время, когда он взбунтовался против Церкви и государства. Выражения «мой Толстой», «моего Толстого попрошу не трогать» были естественными в устах царя. Есть свидетельства, что он плакал во время художественной читки пьесы «Власть тьмы». Впрочем, это не помешало цензуре запрещать ее к постановке в публичных театрах (можно только на домашних!) в течение без малого десяти лет. Сразу после ее написания в 1886 году в Александрийском театре уже полным ходом шла подготовка к премьере: были распределены роли, готовились к репетициям… Но вмешался Победоносцев. Пьеса шла в Берлине и Париже, Италии, Швейцарии и Голландии. Но не в России. Писатель и журналист Владимир Алексеевич Гиляровский сочинил по этому поводу стихотворный экспромт:

Что же столкнуло этих людей, Толстого и Победоносцева? Каждый из них был личностью незаурядной. О Победоносцеве можно говорить что угодно, но он был человек безусловно умный и образованный. Он прекрасно разбирался не только в российской политической ситуации, но и европейской, читал все главные европейские газеты. Он был, конечно, бóльшим знатоком в области православной литературы, чем Толстой, и искренне любил русскую Церковь. Он был человек глубоко нравственный. Невозможно представить, чтобы Победоносцев получил взятку и даже чтобы кто-то осмелился ему ее предложить. Он умел отделять личные интересы от государственных и искренне болел за державу.

Он был воспитателем двух великих князей, сыновей Александра II — Николая и Александра. Но Николай, на которого он возлагал большие надежды, скончался в 1866 году. Это был страшный удар для Победоносцева, которому откровенно не нравились реформы Александра II, и он этого не скрывал.

«На него была надежда, — писал он после смерти цеcаревича Николая своей конфидентке Анне Тютчевой, дочери поэта, — мы в нем видели противодействие, в нем искали другого полюса. Эту надежду Бог взял у нас. Что с нами будет? Да будет Его святая воля…»

«Мы» — это, вероятно, московская партия славянофилов, которой благоволил Победоносцев, будучи антизападником.

Победоносцев не любил Александра II не только за реформы, но и за, как он считал, аморализм. После смерти жены, не дожидаясь истечения года траура, государь вступил в морганатический брак [28] Морганатический брак — брак, заключаемый между супругами разного социального статуса, при котором муж (жена) и дети не наследуют титула. Так, княжна Долгорукова в замужестве стала не новой императрицей, а только светлейшей княгиней Юрьевской, а ее с Александром II дети не могли претендовать на престол. с Екатериной Долгоруковой, с которой имел четверых внебрачных детей.

Победоносцева также раздражало холодное отношение Александра II к православию. Он был оскорблен, когда тот запретил наследнику престола в 1867 году поехать в Москву на похороны митрополита Филарета. Туда уже отправился другой его сын, великий князь Владимир, и государь решил, что этого вполне достаточно.

Гибель царя 1 марта 1881 года от взрыва бомбы, брошенной ему под ноги членом партии «Народная воля» Игнатием Гриневицким, была объективно выгодна Победоносцеву. Она позволяла свернуть реформы и критиковать весь либеральный Комитет министров (Михаила Тариеловича Лорис-Меликова, Дмитрия Алексеевича Милютина, Александра Агеевича Абазу и др.).

Его личное влияние на нового императора было очень весомым. И Победоносцев воспользовался этим. Успех террористического акта против Александра II позволил Победоносцеву внушать Александру III, что необходимо, по выражению другого консерватора, Константина Николаевича Леонтьева, «подморозить» Россию. И это удалось. На четверть века, писал Александр Блок, «Победоносцев над Россией / Простер совиные крыла». Едва ли не первым, кто пытался помешать ему, стал Толстой.