Виктор Давыдов - Девятый круг. Одиссея диссидента в психиатрическом ГУЛАГе
- Название:Девятый круг. Одиссея диссидента в психиатрическом ГУЛАГе
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Новое литературное обозрение
- Год:2021
- ISBN:978-5-4448-1637-0
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Виктор Давыдов - Девятый круг. Одиссея диссидента в психиатрическом ГУЛАГе краткое содержание
Девятый круг. Одиссея диссидента в психиатрическом ГУЛАГе - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
Видимо, в порядке мести Ригу продержали в Первом отделении весь срок, причем все два года Шпак морил его в той самой камере № 11. Там Рига обитал на койке между постоянным резидентом камеры № 11 Семенником и другим политзаключенным — баптистом Владимиром Хайло. (От него Рига и узнал о «горбачевской амнистии» — у баптистов были свои информационные каналы, которые доходили даже до строгой камеры строгого отделения Благовещенской СПБ. Через несколько недель всех политзаключенных отправили домой.)
Горбунов снова застыл, положа голову на свою «воздушную подушку», а Маугли начал нервно тусоваться по камере, гадая, сделают ему сульфозин или нет. Часов в семь распахнулась дверь, и Маугли вызвали в процедурку на уколы.
— В четыре точки поставила, блядь, — вернувшись, матерился он.
Маугли тут же снял рубаху и, морщась от боли, начал остервенело выдавливать из дырок светло-желтую жидкость. Действительно, вдобавок к двум дырам в ягодицах были видны еще две дыры под лопатками, и это были именно «дыры» — сульфозин колют через толстые иглы и только теплым.
Сульфозин не раствор — это взвесь серы в персиковом масле. Введенный внутримышечно, он не рассасывается и застывает в долго сохраняющиеся болезненные инфильтраты. Некоторая часть серы попадает в кровь — организм воспринимает это как отравление, наступает иммунная реакция, поднимается температура. Кровь очищается печенью, для которой это сильный удар. Сера скапливается в суставах, поэтому болят и они: после укола несчастный еще две недели двигается, подтаскивая одну за другой ноги. Когда сульфозин колют под лопатку, руки теряют подвижность, движения ими становятся ограниченными и болезненными.
Уже к отбою температура у Маугли подскочила до 38 градусов. Наутро он не мог ни встать, ни есть. Его постель хлюпала от влаги, пропитавшей простынь, матрас, рубаху, кальсоны. Маугли лежал в бреду на животе, лицо тоже мокрое от пота и слез — это был первый и единственный раз, когда я видел, чтобы он плакал.
— Ууу, сука… Оклемаюсь — завалю Быка, — громко шипел Маугли, и по глазам можно было подумать, что он даже этому верит.
Несколько раз в день подходила медсестра и давала в камеру градусник через кормушку. При температуре выше 41 градуса действие сульфозина положено купировать — иначе последствия могут быть фатальны. Маугли это знал и осторожно — так, чтобы не видела медсестра, дежурившая у двери, пока он мерил температуру, — бил пальцем по градуснику, пытаясь загнать ртуть повыше. К вечеру следующего дня ему это удалось сделать — или на самом деле зашкалила температура. После этого Маугли сделали два укола, сбивших температуру, и ему стало легче. Однако еще неделю он отходил от лихорадки и боли в суставах и валялся трупом на койке.
— Что-то сегодня будет… — неожиданно произнес с утра Иван. Как обычно, он не объяснил, что именно должно случиться.
И действительно, на обход явилась замначальника СПБ, капитан Галина Иннокентьевна Шестакова. Я легко узнал ее по описаниям. Невысокого роста, с худощавым лицом и острым носом — в ней было что-то от мисс Гнусен [79] Nurse Ratched. Пер. В. Голышева.
, как ее играла Луиза Флетчер. («Пролетая над гнездом кукушки», конечно, не показывали в СССР, но когда я посмотрел фильм, то удивился сходству этого персонажа с Шестаковой.)
Как и все начальство СПБ, Шестакова носила золотые сережки и перстни. Она прославилась в СПБ своим неудачным экспериментом применения электросудорожной терапии (ЭСТ), это случилось в середине 1970-х. Тогда СПБ получило новый аппарат, в качестве подопытного выбрали уже немолодого зэка Третьего отделения. Шестакова лично провела сеанс ЭСТ, после чего зэка без сознания отнесли в камеру. На другой день обнаружилось, что он не только не может ходить, но и оказался парализован. Ходить он со временем научился, но половина тела так и не оправилась после паралича, от греха подальше его выписали в следующую комиссию. С тех пор экспериментов ЭСТ в Благовещенской СПБ больше не ставили [80] Позднее все психиатры, которым я описывал тот случай, в один голос утверждали, что в неудаче его была виновата Шестакова — она выбрала неправильное напряжение.
. Ну, а за искалеченного человека никто и никогда с Шестаковой, конечно, не спросил.
Уже вслед за Шестаковой шли Царенко и остальные врачи — а также медсестры и санитары.
Явление Шестаковой было чем-то сверхъестественным. Начальство СПБ не показывалось в Первом отделении годами. В камеру Шестакова явилась по мою душу.
Задала пару не имевших значения вопросов, после чего пообещала: «Мы с вами скоро поговорим». Не прошло и пятнадцати минут, как я сидел тет-а-тет против Шестаковой во врачебном кабинете. Шестакова отослала в коридор и санитара — давая понять, что знает цену «социально опасным» диагнозам Института Сербского.
Уже после нескольких слов я понял, что благостное интермеццо в Первом отделении закончилось. Врачи получили копию истории болезни из Казанской СПБ — вместе с определением суда, — так что знали про меня все, что им нужно было знать.
Шестакова не стала тратить время на псевдопсихиатрические пассы и вместо этого провела вполне профессиональный допрос. Вопросы были примерно такого типа:
— Ваша жена поддерживает ваши убеждения?
— Продолжаете ли вы поддерживать отношения с диссидентами?
— Сколько экземпляров рукописи было отпечатано?
— Знали ли вы, что за этим последует?
Интересовала и мотивация:
— Если знали, то зачем писали?
(Хороший вопрос: «Зачем вы писали свои книги, граф Толстой Лев Николаевич?» У вас же была хорошая профессия — офицер-артиллерист. Приличная семья — настоящей графской крови. Жена, наконец. А вы — писать романы, статьи… Вы же знали, что это может плохо кончиться — вот вас и отлучили от церкви. И вы считаете такое поведение нормальным?)
Наконец, допрос подошел к концу — это я понял по уже традиционному вопросу: «Почему вас перевели из Казани?» Теперь я был к нему готов.
Я просто многозначительно ткнул в потолок пальцем — и сообщил, что начальству виднее. Добавил невнятное, будто бы начальство сделало это по просьбе семьи, ибо условия в Казани были якобы плохие.
Шестакова смотрела на меня с недоверием, хотя в ее душу и закрались сомнения — это я видел по глазам. Я бы на ее месте тоже не поверил. Однако честно сказать: «Галина Иннокентьевна, КГБ отправил меня в Благовещенск, чтобы как можно дальше убрать от семьи и засунуть в черный ящик, чтобы вы побыстрее сделали из меня овощ» — было бы актом самоубийства.
На этом Шестакова вызвала санитара и отправила меня назад в камеру.
Происходившее в последующие дни я помню уже плохо. На следующий день после беседы с Шестаковой меня вызвали на лекарства, и они катастрофически быстро начали стирать способности замечать и запоминать. Последние дни в Первом отделении прошли во все густеющем нейролептическом бреду. Вместе с мозгом начало отказывать и тело. Когда меня переводили в Третье отделение, я шел туда уже совсем замороженным, не сгибая ног, — как робот из какого-то sci-fi фильма 1960-х.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: