Евгений Новицкий - Георгий Данелия

Самых скандальных — и самых запоминающихся — взрослых персонажей сыграли Ролан Быков и Владимир Басов. Первый столь истово комиковал (особенно в сцене в отделении милиции), что игравшие с ним в одном кадре Михалков и Локтев буквально давились от смеха — на экране это видно. Второй же попал в фильм почти случайно. Изначально на роль резонера-полотера был приглашен актер Московского театра миниатюр Рудольф Рудин — будущий пан Гималайский в «Кабачке “13 стульев”». В большом кино Рудину тотально не везло — не пофартило и с фильмом Данелии: актер внезапно заболел — и Георгий Николаевич срочно принялся искать ему замену.

Идеальный заменитель нашелся в соседнем павильоне — это был режиссер Владимир Басов, в то время снимавший свой фильм «Тишина». До той поры Басов, чье выразительное лицо скоро запомнит каждый советский человек, фактически не актерствовал — лишь мимолетно появлялся в кадре собственных постановок, как делали большинство советских режиссеров, включая Данелию. Так что когда младший коллега обратился к Владимиру Павловичу с просьбой сыграть эпизод, Басов очень удивился и стал отнекиваться: какой уж, дескать, из меня актер… Но Данелия, знавший Басова как прекрасного рассказчика, настоял на своем — и так страна получила одного из лучших киноэпи-зодников на ближайшую четверть века.

Эпизод с полотером отсутствует в литературном сценарии, но является едва ли не самым искрометным во всем фильме. Не откажем себе в удовольствии воспроизвести его на этих страницах:

«Полотер. А ты слышал: “Если можешь не писать, не пиши”?

Володя. Я могу и не писать. А вам что — не понравилось?

Полотер. Нравятся девочки. А литература — это искусство. О чем рассказ-то?

Володя. Ну, в общем, о хороших людях…

Полотер. Мало. Писатель должен глубоко проникать в жизнь. Вот ты кто по профессии?

Коля. Он монтажник.

Полотер. Монтажник — то-то. А писатель — инженер человеческих душ. А ты, как я посмотрю, лакировщик, а? Конъюнктурщик ты!

Володя. Почему я конъюнктурщик? С чего вы взяли?

Полотер. Почему? Да потому что у литературы свои законы. Вот, например, висит на стене ружье охотничье — оно должно выстрелить.

Володя. Какое ружье? Нет там никакого ружья.

Коля. Это Чехов сказал, да?

Полотер. Чудак ты — ведь я же фигурально, к слову пришлось. Каждый индивид должен иметь свою правду характера. А у тебя? Правды характеров нету?

Володя. Я не знаю, может, у меня написано неважно и ружье не стреляет, но это все правда.

Полотер. Правда! А сути нету!

Володя. Какой сути?

Полотер. Основной сути. Ну, у тебя этого малого чужие люди в дом пускают, кормят, поят — и денег не берут. А суть? А суть — или деньги хотели содрать, или прикидывались.

Володя. Перед кем это они прикидывались?

Полотер. Да хотя бы перед малым этим. Или сами перед собой: о, какие мы хорошие, добрые! А за так никто ничего делать не будет. Прикидывались!

Володя. По-вашему выходит, что все такие сволочи?

Полотер. Люди. Недаром древние греки говорят: “Человеком правят три вещи — любовь, голод и страх смерти”, то есть — что? Эгоизм!

Володя. Я не знаю, что там говорят греки, но когда во время войны мы с сестренкой остались без родителей, нас взяла одна женщина. Чужая, незнакомая. Ей самой несладко жилось — она нас взяла и воспитала. Что ж, по-вашему, она прикидывалась? А люди, которые отдали жизнь за идею, за родину! Тоже прикидывались? А любовь?!

Полотер. Любовь… Эгоизм — и всё. Вот послушай. Была у меня любовь — любимая у меня была, женщина. Я ногу вывихнул, месяц не работал — она замуж вышла. За другого. О, сюжет! Что ж, думаешь, она меня любила?

Володя. Сомневаюсь.

Полотер. Правильно. Прикидывалась.

Коля. А теперь как? Нога не болит?

Полотер. Да нога-то в порядке… Или вот еще случай. К тете в Орел в прошлом году я ездил. Ну, приняли — пошел я в магазин, прилег на скамеечке вздремнуть, просыпаюсь: часов нет, пальто свистнули драповое. О, сюжет! Сюжет, да? Писатель должен глубоко проникать в жизнь! Я вот щас роман пишу…

Появляется писатель Воронов.

Полотер. Здрасте, Алексей Петрович!

Воронов. Да уж мы виделись сегодня.

Полотер. А я вот тут с молодежью беседую, пока полы сохнут.

Воронов. Ну здравствуйте, ребята! Воронов… Ермаков! Вот, Ермаков, какое у меня к тебе дело. Мы тут решили выпустить сборник молодых сибирских писателей. Я думаю, ты можешь помочь нам в этом деле. Ну ведь ты лучше знаешь своих ребят.

Володя. Я вообще-то не в курсе… А это кто?

Воронов. Полотер.

Коля. Умный очень.

Воронов. У, я сам боюсь его!

Полотер. Алексей Петрович! А я вашу повесть-то прочел!

Воронов. А, ну-ну?

Полотер. Откровенно, без обид?

Воронов. Откровенно.

Полотер. Талантливо. Но тоже нету.

Воронов. Чего нету?

Полотер. Правды характеров нету!»

Спасибо въедливым мосфильмовским редакторам — приведенная сценка появилась в фильме только благодаря им. После очередного разноса, которому подвергли сценарий на студии, Шпаликов с Данелией со злости решили вложить претензии редактуры в уста демагога-полотера. Начинающий же писатель Володя приводит аргументы, аналогичные тем, которыми пытались оправдаться сценарист и режиссер. А победила в этом споре художественная правда — характеров в том числе.

В советском прокате 1964 года «Я шагаю по Москве» посмотрели 20 миллионов человек. Немало, но на долю главных фильмов того же года («Живые и мертвые» Александра Столпера и «Государственный преступник» Николая Розанцева) пришлось вдвое большее число просмотров. Данелиевские шедевры вообще нередко потеснялись какими-то сиюминутными хитами, но время доказало, насколько прочны и долговечны были именно первые. Ни в 1963-м, ни в 1964 году в СССР не было снято фильма, который в наши дни был бы столь же любимым и популярным, как «Я шагаю по Москве».

И связано это, конечно, не только с гиперталантливой командой, работавшей над фильмом, но и с обаянием самого времени, столь достоверно в нем отображенного. Помянутый Денис Горелов в мини-рецензии на картину, написанной для сборника «500 фильмов, изменивших мир», резюмировал лучше некуда: «Тогда Москва честно казалась лучшим городом Земли. Да что там — тогда так оно и было».

Афиша кинокомедии Георгия Данелии «Я шагаю по Москве» (1964)

Данелии всю жизнь приходилось отвечать на вопрос, почему он снял такой жизнерадостный фильм о Москве и в какой мере этот фильм соответствовал действительности. Режиссер обычно давал примерно такой ответ:

«Было такое время — оттепель, как теперь говорят. Я москвич, здесь ходил в детский сад, в школу, здесь встретил войну. Все светлое, хотя и не только, происходило в Москве. Я особенно любил прилетать в Москву рано утром, часов в шесть. Едешь по городу, дома залиты солнечным светом. Тихо. Прекрасный город, и вспоминаешь все хорошее. И у Гены Шпаликова, и у меня было тогда такое настроение. Это не значит, что была такая Москва, — но настроение было! А так, что Москва? Мы всё про нее знаем. Многое, что сейчас вошло в норму, было бы дико в ту пору: например, провожать ребенка в школу. Ничего опасного не было, и я ходил сам, и дети мои ходили. Мы жили сначала в бараке, потом в доме для метростроевцев. Все гордились нашим метро, потом война — все были патриотами. Уже потом я узнал про лагеря. А рядом жил Вася Аксенов, у которого родителей арестовали. Он жил в другом слое — и в принципе, если бы мы более тесно общались, наверное, должны были бы поссориться».