Андре Моруа - Дон Жуан, или Жизнь Байрона

Однажды (это был 1794 год) миссис Байрон пила чай у соседей. Кто-то из присутствующих спросил ее, знает ли она, что сын лорда Байрона умер. Она вскочила вне себя от изумления. Казалось невероятным, что такой молодой человек вдруг умер, но еще более невероятным было, что её сын оказывался наследником титула, поместья Ньюстед и всего родового имущества, и никто даже не подумал поставить её об этом в известность. Тем не менее это оказалось истиной. Сын лорда Байрона умер на Корсике при осаде Кальви, и между титулом пэра и её сыном стоял только полусумасшедший старик, который забавлялся в Ньюстеде игрой в морские сражения на озере со своим лакеем или, укладываясь в кухне на полу, устраивал скачки сверчков. Мать наследника написала миссис Ли строгое письмо, высказывая свое возмущение по поводу того, как с ней обошлась её семья. Какое унижение — узнавать такую новость от чужих. Само собой разумеется, что лорд Байрон теперь должен помочь матери будущего главы семьи дать ему воспитание, приличествующее его положению. Но лорд Байрон не иначе как с жестоким злорадством думал об этом «жалком хромом абердинском мальчишке», дожидавшемся его смерти. Он не отвечал на письма и продолжал бессмысленно и методично разрушать поместье и имущество Байронов.

Миссис Байрон, как она ни неистовствовала, не пришлось отдать сына в аристократический колледж. Он поступил в среднюю школу в Абердине. Но это была школа почтенных традиций, основанная в 1256 году, одна из самых старинных в трех королевствах. Ветхий домик был покрыт соломенной крышей. Главным предметом занятий считалась латынь, которой посвящалось пять часов в день. Почти все ученики были из бедных семей, их карманные деньги не превышали пенни в неделю. Джордж Байрон быстро приобрел репутацию превосходного игрока на бильярде. Товарищи любили его, хотя вначале он несколько удивлял их своим мягким, но вспыльчивым характером. Швейцар колледжа нередко гонялся за этим рыжеватым мальчишкой в красной курточке, который, прихрамывая, приходил подразнить его. В городе Байрона называли не иначе, как «хромой чертенок миссис Байрон». «Очень интересный ребенок, — отзывался о нем один из учителей, — но воспитывать его трудно». Несмотря на свою хромоту, Байрон отличался большой смелостью и обычно сам нападал на противника, не дожидаясь, когда его побьют. Дрался он стоя на кончиках пальцев и мог держаться так довольно долго. Как-то раз его обидел какой-то мальчик, и Байрон, не имея возможности побить его тут же, пообещал отплатить ему после. Через неделю он остановил его на улице и поколотил. Когда он вернулся домой, Мэй Грэй спросила, почему он так запыхался, мальчик ответил, что ему сейчас пришлось сдержать одно обещание и что он должен был это сделать, потому что он Байрон, а девиз Байронов гласит: Crede Byron. Помимо школы, он брал частные уроки чистописания и французского языка, однако без особого успеха. Но читал он гораздо больше своих сверстников. «Меня никогда не видели за чтением, все считали, что я только болтаюсь, играю и шалю. На самом же деле я читал за едой, в постели, в часы, когда никто не читает, и я прочел все, что можно было прочесть с пятилетнего возраста». Библия пробудила в нем интерес к Востоку, и он особенно любил сказки из «Тысячи и одной ночи», «Мемуары» барона Тотга о его пребывании в качестве посла в Турции, письма леди Мэри Уортлей Монтэг и «Зелуко» доктора Мура. «Зелуко» в то время был модным романом, и его герой не раз оставлял без сна маленького Байрона. Подобно ему, Зелуко рано потерял отца. Он рос сиротой и при малейшей обиде вспыхивал, как порох, и, впадая в ярость, метал громы и молнии. Зелуко приручил воробья, ухаживал за ним, но в конце концов убил своего любимца. Роман кончается тем, что Зелуко убивает собственного ребенка. Эта книга восхищала и мучила Байрона. Он боялся быть похожим на Зелуко, но этот страх доставлял ему наслаждение. В роду Гордонов были злодеи такие же чудовищные, как Зелуко.

Когда учитель немецкого языка дал ему прочесть «Авелеву смерть» Геснера, он обрадовался случаю перечесть загадочную историю Каина, которая не давала ему покоя. Трагедия показалась ему скучной, и, переводя ее, Байрон думал, что избавить мир от такого идиотического существа, как Авель, не может считаться преступлением. Но загадка «Каина» по-прежнему продолжала мучить его. В своей детской жажде справедливости он жалел обреченного. Почему Бог допустил, чтобы Каин убил своего брата? Почему Бог допускает, что ему, Джорджу Байрону, хочется иногда быть жестоким, нечестивым? Мерещились огненные языки преисподней. У него было живое воображение. Товарищи по школе охотно слушали рассказы, которые он сочинял из всего прочитанного. Зимой, когда снежная буря задерживала их в школе, Байрон рассказывал сказки из «Тысячи и одной ночи», и малыши забывали о холоде.

В 1796 году, после того как Байрон перенес скарлатину, мать увезла его на несколько дней в деревню. Он полюбил горы, затянутые голубым туманом, дикую красоту долины Ди и пика Логнагар, вершина которого иногда показывалась из-за белых, как снег, облаков. Ему нравилось бродить между причудливых скал и горных водопадов; он ходил, тяжело прихрамывая, и во время прогулок любил слушать рассказы про атаманов разбойничьих шаек, про своих предков. В шотландской шапочке, с пледом через плечо он чувствовал себя истинным шотландцем. В этой горной долине пробудилась в нем первая детская любовь к дочери фермера. Избранницу его сердца звали Мэри. У неё были длинные золотые кудри. В её присутствии он испытывал острое и сладостное волнение. Его чувственность, так же как и чувствительность, проявилась рано и с большой силой.

В девять лет он узнал, какое счастье доставляет присутствие любимого существа. Вернувшись в Абердин, он влюбился в свою кузину, Мэри Дюфф, темноволосую девочку с карими глазами. Он любовался чертами её лица, казалось, что ничто не может быть прекраснее ее, ходил с ней гулять и любил сидеть рядом, тихонько поглаживая ее. Её лицо, её платье — он ни о чем другом не мог думать, ночами не спал, только о ней и говорил. Когда её не было, он приставал к матери с просьбой написать Мэри Дюфф, и любовь делала его таким настойчивым, что волей-неволей Кэтрин Байрон, пожимая плечами, изображала из себя секретаря своего сына [14] Записки Хобхауза: «По поводу преждевременного развития подобных наклонностей у Байрона мне известен факт, который я затрудняюсь рассказать; но он значительно менее романтичен и более убедителен, чем его любовь к Мэри Дюфф». (Прим, авт.) .

Страсть боролась с робостью. Когда он вспоминал о своей хромой ноге, о своей подпрыгивающей походке, то чувствовал себя смешным и мучился от стыда. Он готов был спрятаться, провалиться сквозь землю. Мечтательный, сентиментальный, он вдруг внезапно, без всякой видимой причины, впадал в ярость. Иногда после долгого молчания вдруг проявлялась невероятная грубость, которую ничем нельзя было объяснить. Однажды за столом он схватил нож и так сильно ударил себя в грудь, что мать замерла от ужаса. Причины таких событий угадать было трудно, потому что он был злопамятен и долго скрывал обиды. Поводом для таких приступов злобы нередко оказывался какой-нибудь старый, всеми забытый инцидент.