Александра Косарева - «Запомните меня живым». Судьба и Бессмертие Александра Косарева

Если тетя не нафантазировала, то это прекрасно .

Я думаю, что это именно так, ибо многие получают телеграммы из Москвы с сообщением о таком решении .

На работе у нас все хорошо. Большой привет маме, няне и ее сестре .

Маме еще напишу отдельно .

Целую, твой Мерзон.

Когда я родилась, папе было 42, они уже почти отчаялись, что маме удастся выносить беременность. А она ее не выносила, а вылежала. Лежала семь месяцев, не вставая, после подпольного аборта в Норильске. Вечные каторжане не могли себе позволить заводить детей. К тому же мама еще до меня потеряла двух детей из-за преждевременных родов, последствия этого вынужденного аборта.

Обсуждалось мое будущее, родители решили, что папе разумно поменять имя и фамилию. Другой еврей, возможно, и не стал бы этого делать. Как оставались при своих фамилиях и гордо несли свое еврейство тысячи соплеменников моего отца. Но в 1973 году Залман Давидович Мерзон стал Петром Давыдовичем Косаревым. Он считал, что это необходимо в стране, где процветал антисемитизм, для моей анкеты, для меня.

Таким его знали и запомнили после освобождения, после Таймыра, в Москве.

Я была поздним и очень долгожданным ребенком, папа меня обожал, как только возможно обожать.

Позднее, когда я была уже подростком, кончала школу, папа не боялся прививать мне вольнолюбие, в духе тогдашних диссидентов. Он утверждал, что революция была великим горем для нашей страны. Что революционеры состояли из уголовников, которые свергли законную власть, что потом привело к миллионам и миллионам человеческих жертв и загубленных судеб, без вины.

Сталина он ненавидел. Как и все в нашей семье. Это логично и понятно. Ленина тоже. В итоге и меня, его дочь, потянуло на сторону оппозиции властям. Но отец сказал, что я плохо спортивно подготовлена, избалована. Что мне не выдержать тюрьмы или психбольницы, а именно туда помещали инакомыслящих. Признаться, я тоже не была готова к таким лишениям.

И тем не менее, я бесконечно благодарна отцу за то, что он меня с младых ногтей научил отличать правду, истину, человеческие ценности от лживых ценностей социализма.

Он научил меня думать и отличать добро от зла, порядочные поступки от подлых, дружбу настоящую и мнимую.

Возможно, некоторое время при социализме мне было тяжело жить с такими убеждениями, но это не уменьшает моей благодарности отцу за то, что он воспитал меня нормальным человеком, хоть и пришлось приспосабливаться к системе какое-то время, как и многим из нас.

Сам никогда и ни в чем не изменял этим принципам, не был подхалимом, не рвался на руководящие должности, хотя был их достоин в высшей степени. Он имел репутацию человека блестящего ума и остроумия.

Свободный немецкий всю жизнь его выручал.

Даже будучи на пенсии, он продолжал работать снабженцем в австрийской компании Rogner, которая реконструировала московскую гостиницу «Националь». Платили хорошо. Он, конечно, радовался, что может заработать приличные деньги для семьи. Но в 70 лет трудиться по двенадцать часов в день было тяжеловато. Работа его, фронтовика, лагерника, износила окончательно. И в сентябре девяносто пятого мы его потеряли.

Лишь за три года до этого он был реабилитирован.

Не знаю, вполне возможно тут сыграла роль и фамилия отца, который был уже, несомненно, членом нашей семьи, мужем моей матери, но не был Косаревым. Потому что бабушку и маму — Косаревых! — полностью реабилитировали еще в 1954 году.

Всего три года отец прожил на свете без этого груза, без бетонной плиты государственного обвинения в измене! И что только не делала мама, куда она только не писала, чтобы ускорить реабилитацию и устранить эту несправедливость!

Вот ее письмо Глебу Якунину, священнику, личности весьма популярной в восьмидесятые годы, народному депутату того самого Верховного Совета, который потом объявил о независимости России.

«Глубокоуважаемый отец Глеб!

Прочитала о том, что после принятия Верховным Советом закона «О реабилитации жертв политических репрессий» Вас сразу поздравили в зале. Мы рады поздравить Вас, хотя понимаем, что доверие людей, которое Вы чувствуете, для Вас важнее. Я — Косарева Елена, о которой писал Александр Исаевич Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГ»…

В 1949 г была арестована семнадцатилетняя Леночка Косарева, реабилитирована в 1954 году. Мама моя после 17 лет тюрем, лагерей, ссылки тоже реабилитирована. Реабилитированы брат отца и брат матери, посмертно реабилитированы мой отец и дед.

А моего мужа не реабилитировали до сих пор».

Далее, описав все ужасы судьбы отца, мама продолжает:

«В 1989 году было принято решение реабилитировать тех, кто был подвергнут внесудебному осуждению. Муж обратился в Военную Прокуратуру СССР, но ему отказали в реабилитации, сославшись на то, что у них нет механизма исполнения принятого решения.

Сколько лет нам еще ждать? Когда с мужа снимут клеймо «бывший военнопленный»?

С глубоким уважением, Елена Косарева».

Иногда мне кажется, что род человеческий развивается по такому же закону сопротивления, как и материалы. Помните, если кто-то учил в институте сопромат, снаружи путанную, но внутри весьма логичную науку? С людьми происходит почти также.

А если б не происходило, то русская нация, коренная, закончилась бы на невероятных, почти нереальных потерях от войн XX века — Первой мировой, Гражданской, Второй мировой, и если прибавить еще сюда потери от красного террора, голодомора, репрессий. А еврейская или армянская, к примеру, — на холокосте, геноциде.

Но свет всегда, по счастью нашему, противостоит тьме, добро — злу, жизнь — смерти.

Это почти невероятно, но это так.

Какие жертвы мы принесли и какие еще принесем, чтобы нас оставили в покое и дали спокойно работать, растить детей ради нормального будущего?

Где мой дед, товарищ великий вождь Сталин? Где Александр Косарев?

Где отец мой, Петр Давыдович?

В какой час сумрака ума вы за них решили, Коба, что у вас больше права быть на этом свете, чем у них? И кто вам это право предоставил?

Корни дуба поливают кислотой и всякой дрянью, чтобы убить его, а потом легально срубить и без штрафа: сам загнулся, дескать.

Но дуб, словно бы зная какое-то тайное пророчество, понимает, что с ним может произойти. И задолго до бензопилы и дровосеков при малейшем ветре разбрасывает желуди.

И вот от него уже один пень остался, вымазанный дегтем, чтобы никто не сел передохнуть и никакие муравьи на него не посягали. А поглядишь — то здесь, то там уже вылезли из земли юные дубки. Часть из них все равно погибнет. Но другие выживут, неся в себе силу, мощь и генетику отцовского дерева.

А еще я иногда люблю представлять себе жизнь в виде документального кино, чтобы пленку можно было отмотать назад и разобраться в логической цепочке последовательностей. И тогда передо мною предстают невероятные, оглушительные выводы.