Александра Косарева - «Запомните меня живым». Судьба и Бессмертие Александра Косарева

Люди Дудинки считают, что летом тут тишина и благодать — только слышны гудки судов, голоса грузчиков с причалов и гул кранов рудной линии. В июне-июле солнце уже не уходит за горизонт, и склоны холмов переливаются всеми оттенками зеленого цвета.

И цветут северные ромашки.

Весной в Дудинке начинается ледоход, и по обычаю жители города собираются на обрывистом берегу поглазеть на енисейские льды. Всякий год перед ними открывается величественная картина. И я не сомневаюсь, что весной 1951 года ее наблюдали мои бабушка и мама.

Вот как описывает это ссыльный журналист и актер Стефан Рацевич.

Красиво пишет. Ну как умеет…

«Наконец однажды ночью весь город проснулся от страшного грохота, доносившегося со стороны реки. Создавалось впечатление, что началась и не смолкает артиллерийская канонада. Когда рассвело, около 12 часов дня, все население собралось на берегу и сверху наблюдало за разбушевавшейся стихией. Огромные льдины толщиной 2–3 метра, на которых спокойно могли разместиться несколько футбольных полей, с оглушительным грохотом наползали друг на друга, руша все, что попадалось им на пути.

Льдины лезли на берег, пытаясь добраться до строений, стоявших на высоте 8–10 метров. Все, что осталось на берегу: — балки, бревна, сараи — превращалось в труху. Береговые железнодорожные пути огромной силой льдин поднимались на дыбы, крошились причалы и пристани.

В стремительном беге Енисей уносил все это богатство в Карское море и в Ледовитый океан».

Вот где работали бабушка с мамой — в самом северном порту мира, который зимой перебирался повыше со всеми механизмами и подъездными путями, чтобы их не унесло льдами в Карское море. Без порта невозможно было бы добраться из Дудинки в Архангельск и Мурманск, а по Енисею — до Красноярска и Диксона.

Красивейший полуостров с сиреневыми скалами Таймыр был местом массовой политической ссылки со всего СССР.

Он являлся «островом» печального архипелага, который Солженицын потом назовет «Архипелаг ГУЛАГ». И прочтя роман, многие люди в мире впервые узнают, как переполненные баржи везли вверх по Енисею на Таймыр дешевую рабочую силу — еще вчера обычных людей, рабочих, артистов, счетоводов и военных. Они их везли в Норильлаг — крупнейший из лагерей Сибири с десятками лаготделений и лагпунктов в Норильске, Дудинке, арктических и южных районах Красноярского края.

И так двадцать лет — с 1935 по 1956 годы.

Москва далеко, там свои правила и своя власть. А в Дудинке — своя.

Никто ничем тебе не обязан, и даже чтобы устроиться на приличную работу, нужно иметь связи.

Начальница бабушки Алла Александровна Вайсберг, которая была, конечно, в курсе разгрома косаревского семейства, правда еще не до конца разгромленного, приняла и мою маму на работу.

Бабушка осталась на всю жизнь ближайшей подругой Аллы Александровны и ее мужа Виталия Николаевича-Бабичева. И до самой кончины отзывалась о ней как о человеке удивительном, благороднейшем, смелом, который не боялся заходить в балок Косаревых.

А бояться было чего: в тот же балок подселили ссыльную латышку, некую Марту, взяв с нее слово, что она будет докладывать начальнику поселения о каждом шаге, о каждом слове Нанейшвили-Косаревой.

Правда, бабушка быстро раскусила этот маневр властей и вызвала Марту на откровенный разговор.

Латышка заплакала и сказала:

— Мария Викторовна, мне в самом деле поручили следить за вами. Если б я не согласилась, то оказалась бы уже в Норильлаге. Но вы напрасно опасаетесь. Ни вам, ни вашей дочери я никогда бы не смогла сделать ничего плохого.

Марта даже позвала Лену в танцевальный кружок, который вела, и Лена стала солисткой. Почитав ее донесения, власти также раскусили Марту и вскоре заменили ее другой ссыльной. Та следила и стучала. Но ее имя ни моя бабушка, ни мать никогда не произносили вслух. Почему? Неизвестно.

— Дудинка, — рассказывала мне мама, — напомнила Кольчугино. Тоже такой деревянный городок. Только в Кольчугино избы, а тут балки. То и дело было слышно: «Ты в каком балке живешь?.. В тридцать пятом!» Это такие вагончики, которые можно перевозить на санях или на колесах.

Но, главное, здесь мы с мамой стали друзьями.

Когда я приезжала к ней в Рустави после первого ее освобождения, она мне ничего не рассказывала о ссылке. Наверное, боялась за мои нервы. Теперь говорила всё. И я знаю всё. И понимаю, почему она до поры молчала, — это тяжело…

Бабушка работала старшим инженером-экономистом отдела водного транспорта Норильского комбината МВД СССР. А мама — у нее в отделе. И должность ее называлась громко: оператор по флоту. Она хотела учиться — ее нигде не принимали. Директор Всесоюзного заочного политехнического института, ВЗПИ, ей отказывал, хотя в Норильске имелся консультационный пункт.

Мама ходила к прокурору, который ее успокоил, сказав, что она не лишена даже избирательных прав, не говоря уже о праве на образование.

В конце концов, директор консультационного пункта Нина Александровна Васина сказала ей:

— Лена, не трать время, не жди. Мало ли, когда Москва разрешит? Приходи на лекции, сдавай экзамены. Может быть, потом тебе это зачтут.

Так оно и случилось.

Забегая вперед, скажу, что, когда Косарева реабилитировали, один высокий чиновник спросил маму, чем можно ей помочь. И она попросила зачесть ее норильские экзамены и перевести в Московский институт тонкой химической технологии.

Ну а пока Елена Александровна переехала в Норильск.

— Приехав из Дуды (из Дудинки. — А.К.), я поселилась у дяди, Павла Нанейшвили, на улице Севастопольской, — вспоминала она. — У него была своя комната, целых одиннадцать квадратных метров. И потом он еще не был женат. Позже дядя Павел женился на родной сестре жены Аркадия Гайдара, а я вышла замуж за прекрасного человека, который оказался в Норильске после бегства из немецкого плена.

Скоро и бабушку переведут в Норильск, где она будет работать на Норильском комбинате, на Большой обогатительной фабрике, там же работал и мой отец, по случайному совпадению.

И вот как-то мама Лена сидит дома, стук в двери, открывает, на пороге человек в военной форме.

— А где Мария Викторовна Нанейшвили-Косарева?

— Она на работе!

— Хорошо. Придет, передайте ей, что у нее несчастье…

Со страху и от волнения, всегда в ожидании дурных вестей, мама неправильно расслышала слово. Военный сказал: «счастье».

— Ей пришла телеграмма из Москвы, — продолжал военный чин, — она реабилитирована!

Было 9 мая 1954 года, к тому же День Победы, светило яркое полярное солнце.

Не утерпев, мама побежала встречать бабушку на автобусную остановку.

— Мама, мамочка, ты реабилитирована!

— Что?!