Славчо Трынский - Не так давно

Тетушка Райна покорилась. Она была из тех жен, которые и вообще-то привыкли не прекословить мужу, да и поняла, что мы должны поговорить о чем-то, чего не нужно знать детям, и увела их в другую комнату.

Оставшись одни, мы попросили бая Лазо рассказать нам о состоянии здешней организации.

— Что я вам могу сказать? — ответил со вздохом бай Лазо. — Ужасно. Фашисты распоясались. Арестовывают, убивают, вешают. Повесили Черного. А какой парень был — огонь! Мало теперь таких, как он. Секретарь молодежной организации в тюрьме, а мы, старики — скажу тебе прямо и откровенно — запуганы. Кто будет завтра кормить моих ребятишек, если и меня засадят в каталажку? Вот Сандо недавно вернулся из концлагеря и теперь всего остерегается, что поделаешь: человек ведь! Крум постоянно под наблюдением, и некому расшевелить людей. А дела, сам знаешь, кругом плохо. Наши все проигрывают и проигрывают.

— Трудно, бай Лазо, страшно. Это ясно всем. А что ж дальше? Будем сидеть и ждать, что бог пошлет? Нет! У нас впереди работа и борьба. Фашисты предпринимают эти меры против партии, чтобы запугать нас, заставить нас согнуться, и если мы согнемся, значит, они достигли цели. Любыми средствами надо помешать этому.

— Как? — прервал меня бай Лазо.

— Активной борьбой. Членов партии много — целая армия, и если эта армия пойдет в наступление, фашистам трудно будет остановить ее.

— Да как же двинется эта армия в наступление, когда мы, руководство, не шевелимся? — озабоченно заговорил бай Лазо.

— Значит, отсюда и надо начинать. Первое, что нужно сделать, это активизировать руководство, а затем и всю организацию. Поэтому мы останемся здесь переночевать, а завтра соберем других членов руководства и поговорим.

На другой день к баю Лазо пришел только Крум Савов. Он был секретарем околийской организации и несмотря на пожилой возраст, работал сколько позволяли силы. До этого мы с ним встречались несколько раз, и я уже имел представление о нем и как о руководителе и как о человеке. Бай Крум был скромным и честным, преданным партии коммунистом. Но человек он был очень стеснительный, да и боялся за свою семью. Ему не доставало инициативы, энергии и настойчивости, необходимых организатору и руководителю околийского масштаба. Если правда, что о характере человека можно судить по его внешности, то у бая Крума в этом смысле соответствие было полное — тщедушный, вялый, немного сутулый, — похоже, что не больно-то сытно кормило его ремесло парикмахера. Да и «салон» его был захудалый — ни солнце, ни воздух туда не проникали. Ходила к нему одна беднота. Ремесло бая Крума имело, правда, и свою положительную сторону: люди, которым надо было встретиться, всегда имели оправдание — пришли, мол, бриться или стричься. Под этим предлогом я тоже посещал его парикмахерскую до того, как перешел на нелегальное положение.

Второй член околийского комитета — Александр Тинков или бай Сандо, был не только грамотнее, но и теоретически подкован лучше, чем бай Лазо и бай Крум. Слабым местом, однако, у него было то, что он предпочитал теорию практике и больше, чем следует, остерегался полиции. Возможно, поэтому он и не пришел на наше первое совещание. Это был крупный мужчина, но концлагерь его порядком иссушил. Резко выступили вперед скулы, щеки глубоко провалились. Теперь ему снова приходилось взяться за земледелие, поскольку другого выхода у него не было. Единственным источником существования бая Сандо стали две коровы, на которых было сосредоточено все внимание его семьи.

Третьим членом комитета был бай Лазо. Потомственный хлебороб, он обрабатывал землю, не только завещанную ему отцом, но и ту, которую забросили его братья. Поэтому бай Лазо чувствовал себя независимым:

— Пока я работаю — с голоду не помру, — заявлял он. — А не буду работать — и есть не буду. Службы не жду, да и не нужна она мне.

Благодаря этому убеждению он был гораздо смелее и активнее, чем бай Крум и бай Сандо, хотя и те тоже ничего хорошего от власти не видели и не ждали.

Остальные два члена околийского комитета — Иван Стойнов, руководитель молодежной организации, и Тодор Младенов, технический работник комитета и ответственный за группу сел Красавской общины, — не были приглашены. Я считал, что на первое время достаточно будет и трех товарищей, а Младенова, этого активного и авторитетного парня, в скором времени я должен был разыскать сам.

Я подробно разъяснил обоим членам комитета новые задачи партии. Растолковал им программу Отечественного фронта, как широкую базу для объединения всех антифашистов, и снабдил их новейшими партийными материалами.

Заверения товарищей Крума Савова и Лазара Петрова, что они займутся выполнением новых задач, придали мне бодрости. Но я знал, что новые условия требовали от членов руководства выезжать в села, устраивать нелегальные собрания, организовывать открытые демонстрации, добывать оружие, для тех же, кому грозит арест, обеспечивать убежище и питание, а это едва ли было в их возможностях, хотя они оба молча согласились со всеми указаниями.

Как начало, совещание прошло хорошо, а последующая работа зависела от двух вещей: от активности руководства и от развития внешнеполитических событий. Последние оказывали исключительно большое влияние и на беспартийных, и на партийные массы, и в зависимости от того, кто выигрывал сражения на Восточном фронте — Советский Союз или Германия, — люди активизировались или же сникали. Поэтому, когда советские войска отступали, вести организационную работу было очень трудно.

Из Брезника мы за одну ночь перебрались в Трынскую околию. Первой нашей заботой и тут было связаться с партийным руководством, однако, отправляться сразу в город было рискованно. Следовало прежде всего отыскать в окрестностях человека, который организовал бы нам встречу. Таким человеком мы сочли ученика гимназии Петра Василева, родители которого обрабатывали исполу землю Алексия Захариева и жили в его кошаре, неподалеку от города. Петр учился в последнем классе и входил в состав руководства местного Союза рабочей молодежи; не так давно в организации произошел провал, и он попал в руки полиции; вышел оттуда Петр жестоко избитым.

Отец его, бай Васил — бывший перникский шахтер, давно встал под знамя рабочей партии и никогда не выпускал этого знамени из рук. Рядом с ним встали и все его дети. Несмотря на бедность, которую он никак не мог одолеть, бай Васил всегда шел в первых рядах пролетарских борцов. Кошара, в которой жила его многочисленная семья — десять человек, — не раз была свидетельницей многих партийных и молодежных совещаний. Они проходили под надежной охраной бая Васила или его сына Петра. Я был уверен, что дом бая Васила для нас всегда открыт, и мы направились прямо к нему.