Чарльз Чаплин - Моя удивительная жизнь. Автобиография Чарли Чаплина

После этого визита я несколько раз встречался с миссис Шоу. Помню, как мы с ней обсуждали пьесу «Тележка с яблоками», которая была холодно встречена критикой. Миссис Шоу была вне себя:

– Я сказала ему, чтобы он не писал больше пьес, – ни публика, ни критика не заслуживают этого!

Все следующие три недели пришлось уделить визитам, так как приглашений было множество. Одно из них пришло от премьер-министра Рамсея Макдональда, другое – от Уинстона Черчилля, нас также приглашали леди Астор, сэр Филип Сассун и далее по великосветскому списку.

С Уинстоном Черчиллем мы впервые встретились на вилле у Марион Дэвис в Санта-Монике. Около пятидесяти гостей кружили в танце, когда на пороге появились Херст и Черчилль, по-наполеоновски заложивший руку между пуговицами застегнутого жилета. Они наблюдали за танцевавшими и выглядели людьми, которые ошиблись местом. Увидев меня, Херст сделал приглашающий жест рукой и представил меня Черчиллю.

Манера Черчилля держаться показалась мне и вкрадчивой, и резкой одновременно. Херст оставил нас, и мы немного поговорили на общие темы, провожая взглядом танцующие пары. Он оживился только тогда, когда я заговорил о британском правительстве лейбористов.

– Вот чего я не понимаю, – заметил я, – так это того, что избрание правительства социалистов в Англии отнюдь не ставит вопрос о статусе короля и королевы.

Черчилль посмотрел на меня с легкой усмешкой.

– Это то, чего не может быть, – ответил он.

– А я полагал, что социалисты выступают против монархии. Он засмеялся.

– Если бы этот разговор случился в Англии, мы бы отрубили вам голову за подобное замечание.

Следующим вечером Черчилль пригласил меня на ужин в номер отеля. Среди двух других гостей был его сын Рэндольф – приятного вида молодой человек лет шестнадцати, готовый на любые интеллектуальные споры со свойственной молодежи горячностью и нетерпимостью. Было видно, что Черчилль очень гордится своим сыном. Это был приятный вечер, во время которого отец и сын спорили обо всем и ни о чем одновременно. После этого мы несколько раз встречались на вилле у Марион, а потом Черчилль вернулся в Англию.

Но теперь в Англию приехали мы с Ральфом, и Черчилль пригласил нас провести уикенд у него в Чартуэлле. Добираться до места пришлось долго, и мы порядком замерзли. Усадьба представляла собой красивый старый дом, обставленный скромно, но со вкусом, в нем чувствовалась теплая семейная атмосфера. Думаю, что я действительно стал что-то понимать о Черчилле только во время своего второго приезда в Англию. В то время он был рядовым депутатом Палаты общин.

Могу только предположить, что жизнь сэра Уинстона была намного интереснее, чем жизнь любого из нас. Он играл свои роли с храбростью, желанием и завидным энтузиазмом. В жизни мало что проходило мимо него, и судьба ему всячески благоволила.

Он хорошо жил и хорошо играл свою роль, делал высокие ставки и непременно выигрывал. Ему нравилась власть, но он никогда не чувствовал себя зависимым от этого. Более того, в своей вечно занятой жизни он находил время для увлечений: выкладывал кирпичные стены, увлекался скачками и живописью. В столовой над камином я увидел натюрморт, и Уинстон заметил мой интерес.

– Это моя работа.

– Как здорово! – с энтузиазмом ответил я.

– Ничего особенного, просто увидел человека, рисовавшего пейзаж на юге Франции, и решил, что тоже смогу.

На следующее утро он показал мне стены вокруг Чартуэлла, которые возвел сам. Я был сильно удивлен, заметив, что выкладывать стены из кирпича совсем не так просто, как кажется.

– Я покажу вам, как это делается. Вы научитесь за пять минут.

Во время нашего первого обеда за столом присутствовали несколько молодых членов Парламента, которые, образно говоря, выросли у Черчилля на коленях. Это были мистер Бутби, теперь он лорд Бутби, и ныне покойный Брендан Брекен, который тоже стал лордом. Оба были интересными и обаятельными собеседниками. Я сказал им, что планировал встретиться с Ганди, который был в Лондоне в то время.

– Мы слишком многое позволяли этому человеку, – сказал Брекен. – Невзирая на угрозы голодовок, мы должны посадить его в тюрьму. Если не сохраним твердость, то точно потеряем Индию.

– Это будет слишком простым решением, и вряд ли оно сработает, – заметил я. – Вы посадите в тюрьму одного Ганди, и тут же появится второй, третий и так далее. Он лишь символ того, чего хотят люди в Индии, и до тех пор, пока они не получат желаемого, Ганди будут возникать один за другим.

Черчилль повернулся ко мне с улыбкой.

– Вы бы стали хорошим членом партии лейбористов.

Обаяние Черчилля заключалось в его терпимости и уважении к чужому мнению. Он никогда не держал зла на тех, кто с ним не соглашался.

Брекен и Бутби уехали, и на следующий день я остался один в кругу семейства Черчиллей. Это был день, полный политической суматохи, лорд Бивербрук целый день звонил Черчиллю по телефону, в том числе и несколько раз во время обеда. Время шло к выборам, а страна находилась в самом разгаре экономического кризиса.

Когда мы сидели за столом, Уинстон всегда принимался рассуждать на политические темы, в то время как остальные члены семьи молчали, не вступая в разговор. Мне показалось, что они уже давно привыкли к такому поведению главы семейства.

– В кабинете министров говорят о трудностях с балансом бюджета, – сказал Черчилль, значительно посмотрев на членов своей семьи и на меня. – Они якобы достигли границ возможного и говорят, что уже все обложили налогами, а в это время вся Англия пьет чай, густой, как сироп.

Он сделал эффектную паузу.

– А что, разве можно сбалансировать бюджет путем введения дополнительного налога на чай? – спросил я.

– А почему бы и нет, – ответил Черчилль после секундной паузы, но я не услышал твердой убежденности в его словах.

Я был очарован простотой и спартанской атмосферой жизни в Чартуэлле. Спальня Уинстона служила ему и библиотекой, где книги располагались вдоль всех четырех стен. У одной из них были сложены отчеты Хансарда о парламентских заседаниях. Здесь же было много книг о Наполеоне.

– Да, – подтвердил Черчилль, – я большой поклонник талантов этого человека. Слышал, – продолжил он, – что вы хотели снять фильм о Наполеоне. Сделайте это, здесь много возможностей для комедии. Вот, например, брат Наполеона Жером приходит, когда Наполеон принимает ванну. Жером одет в великолепный, расшитый золотом мундир и пользуется моментом, чтобы смутить Наполеона – тогда тот уступит его требованиям. Но Наполеон и не думает смущаться, он делает вид, что поскользнулся, и окатывает брата водой с головы до ног, а потом выгоняет его из ванной комнаты. Униженный Жером уходит. Это ли не прекрасная сценка для комедии!