Чарльз Чаплин - Моя удивительная жизнь. Автобиография Чарли Чаплина

– Вам не надо туда ездить.

– Но почему? – удивился я.

– Позвольте мне просто посоветовать вам: не следует туда ехать, – только и был его ответ.

Его слова произвели на меня обратное впечатление. Я вдруг понял, что стою перед выбором. В те дни я не должен уже был со всем своим красноречием убеждать американцев в необходимости открытия Второго фронта, Россия уже победила в битве под Сталинградом. Итак, прихватив в попутчики Тима Дюрана, я поехал в Нью-Йорк.

В митинге в «Карнеги-холле принимали участие многие известные личности – Перл Бак [132] Американская писательница, лауреат Нобелевской премии по литературе (прим. ред.). , Рокуэлл Кент [133] Американский художник, писатель, общественный деятель (прим. ред.). , Орсон Уэллс [134] Американский кинорежиссер, актер, сценарист (прим. ред.). и другие. Передо мной выступал Орсон Уэллс, но публика осталась недовольна его речью – мне показалось, что он говорил слишком поверхностно, не вдаваясь в суть. Орсон сказал, что у него нет причин не выступать на митинге, так как русские были нашими союзниками, а союзникам надо помогать. Его речь была как еда без соли, и это еще больше убедило меня, что надо говорить откровенно. В первых словах я вспомнил о журналисте, который упрекнул меня в намерении начать войну:

– Создается впечатление, что этот журналист с яростью обрушился на меня только потому, что он сам хочет развязать войну и не хочет делить это желание с остальными. Но вся беда в том, что у нас разные цели и задачи: он не верит во Второй фронт, а я – верю!

«Митинг походил на встречу Чарли Чаплина с его любимыми фанатами», – писали в «Дэйли Уоркере». Однако я уходил с митинга со смешанными чувствами – я был благодарен собравшимся, но что-то меня тревожило.

Покинув Карнеги-холл, мы с Тимом отправились на ужин с Констанс Колльер, которая тоже была на митинге. Констанс находилась под сильным впечатлением от того, что увидела, так как всегда была приверженцем левых взглядов. Мы приехали в «Уолдорф-Асторию», где мне сообщили, что звонила Джоан Бэрри. У меня даже мурашки побежали по коже. Я сказал, что не буду связываться с ней, и хотел было предупредить об этом телефонистку, но в этот самый момент Джоан позвонила снова.

– Тебе лучше ответить, – сказал Тим, – не то она приедет сюда и устроит сцену.

Итак, я ответил на звонок. Джоан разговаривала вежливо, сказала, что хочет просто зайти и поздороваться. Я согласился и попросил Тима не бросать меня одного. В тот вечер Джоан рассказала мне, что со времени возвращения в Нью-Йорк живет в отеле «Пьер», который принадлежал Полу Гетти. Я соврал, что мы собираемся пробыть в Нью-Йорке один или два дня и я попробую найти время, чтобы позавтракать с ней. Она посидела с нами минут тридцать, а потом спросила, не могу ли я проводить ее в отель. Подозрения снова стали закрадываться мне в душу, когда Джоан стала настаивать, чтобы я проводил ее до лифта. Я попрощался с ней у входа в отель и больше в Нью-Йорке ее не видел.

Участие в митингах значительно понизило уровень моей светской активности в Нью-Йорке. Меня больше не приглашали на уикенды в роскошные загородные дома. После выступления в Карнеги-холле ко мне в отель заехал Клифтон Фадиман, писатель и эссеист, который работал тогда для радиокомпании «Коламбия Бродкастинг Систем». Он предложил мне выступить по радио на международном уровне – у меня будет семь минут, чтобы сказать все, что я посчитаю нужным. Я уже собрался было согласиться, но тут он заметил, что выступать я буду в рамках программы Кейт Смит [135] Американская певица (прим. ред.). . Я отказался от предложения, мотивируя это тем, что все мои слова и призывы будут заканчиваться рекламой какого-нибудь желе. Я ничего не имел против Фадимана – это был очень культурный, обаятельный и талантливый человек, но при упоминании о желе он сильно покраснел. Я тут же пожалел о сказанном и был готов проглотить свои слова.

Ко мне продолжали поступать письма со всякого рода предложениями. Одно из них было от Джеральда К. Смита, известного проамериканского политика, который приглашал меня на диспут. В других письмах мне предлагали выступить с лекциями или снова обратиться к аудитории с речью об открытии Второго фронта.

Теперь, чувствуя, что меня все больше влечет поток политических событий, я задался вопросами: что это – чисто актерское желание привлечь к себе публику? Принял бы я участие во всем, что делал, если бы не антифашистский фильм, который я снял? Было ли это своего рода сублимацией моего раздражения, направленного на звуковые фильмы? Думаю, что здесь было всего понемногу, но самым главным являлись мои ненависть и презрение к фашизму.

Я снова вернулся к себе в Беверли-Хиллз, где продолжил работу над киносценарием фильма «Тень и вещество». Как-то раз ко мне домой заехал Орсон Уэллс с интересным предложением. Он задумал снять серию документальных фильмов, в том числе и о знаменитом французском убийце Ландрю по кличке Синяя Борода. Орсон подумал, что эта интересная и драматичная история сможет серьезно меня заинтересовать.

Мне действительно стало интересно, по крайней мере, это уже была не комедия, а история из совсем другого жанра, и она могла хоть немного отвлечь меня от того, чем я постоянно занимался: написания сценариев, исполнения главных ролей и режиссуры. Я попросил показать мне сценарий.

– Сценария еще нет, – ответил Орсон, – но все, что нужно, – так это прочитать документы о судебном расследовании. Я надеялся, что вы поможете написать сценарий.

Я испытал разочарование.

– Если дело только в помощи со сценарием, то мне это неинтересно.

На этом наш разговор закончился. Но через несколько дней я вдруг понял, что идея о Ландрю могла бы лечь в основу хорошей комедии. Я тут же позвонил Уэллсу:

– Послушайте, ваша идея о документальном фильме про Ландрю навела меня на мысль о комедии, которую можно снять на этом материале. Я готов заплатить вам пять тысяч долларов только за идею, которую вы мне подсказали.

Орсон принялся что-то бормотать и запинаться.

– Послушайте, история о Ландрю – это не ваша выдумка, ее вообще никто не придумывал, это общеизвестная история, – сказал я.

Подумав еще немного, он попросил меня связаться с его менеджером. В результате мы заключили сделку: Уэллс получает пять тысяч долларов, а я не несу при этом никаких обязательств.

Орсон согласился, но попросил меня упомянуть в титрах фильма его имя: «Идея предложена Орсоном Уэллсом». Я чувствовал воодушевление перед началом работы и согласился не думая. Если бы я мог предвидеть, что Уэллс попытается сделать с этим, я бы отказался от упоминания его имени в титрах фильма.