Чарльз Чаплин - Моя удивительная жизнь. Автобиография Чарли Чаплина

Каждый день газеты выделяли театральным новостям по целому развороту и составляли свои театральные рейтинги, в которых расставляли постановки на первое, второе или третье место по популярности и силе аплодисментов, совсем как на скачках. Мы еще не вступили в эту гонку, но меня уже беспокоило, на каком месте в рейтингах мы финишируем. Дело было в том, что нам предстояло играть «Вау-Ваус» всего шесть недель, других ангажементов у нас не было. Иными словами, время работы в Америке зависело от успеха нашего шоу. Если провалимся – придется возвращаться в Англию.

Мы сняли помещение и приступили к репетициям. Времени было мало – всего одна неделя. В составе труппы играл старый комедийный артист – знаменитый клоун из театра Друри-Лейн. Ему было за семьдесят, он обладал глубоким и звучным голосом при отсутствии правильной дикции и произношения. И вот ему-то предстояло выступать с главными пояснениями событий, которые должны были разворачиваться на сцене. Старому актеру никак не удавалось справиться с некоторыми репликами, например, вместо «смеху будет много, не сомневайтесь» он говорил «не сумливайтись», и дальше «не сумнивайтесь» дело так и не пошло.

В Америке Карно имел очень высокую репутацию. Наше шоу стояло первым в программе, составленной из номеров великолепных артистов. Поэтому я хоть и недолюбливал скетчи, но старался сделать все так, чтобы соответствовать заявленному уровню. И все еще тешил себя надеждой, что, как говорил Карно, наше шоу будет «то, что надо для Америки».

Не стану описывать волнение, нервное напряжение и страхи перед первым появлением на сцене, а также удивление, которое испытал, когда увидел американских артистов, стоящих по бокам сцены и наблюдавших за нашей игрой. В Англии моя первая реприза всегда считалась самой удачной и служила своего рода барометром, определяющим весь ход представления. И вот мой выход. На сцене – палаточный лагерь, я выхожу из палатки с чайной чашкой в руках.

Арчи (я): – Доброе утро, Хадсон. Дашь мне немного воды?

Хадсон: – Конечно, а зачем тебе?

Арчи: – Хочу принять ванну.

Легкий смешок в зале, а затем мертвая тишина.

Хадсон: – Как спал этой ночью, Арчи?

Арчи: – Просто ужасно. Мне снилось, что за мной гонялась гусеница.

Все та же мертвая тишина в зале. Мы продолжали, а лица американских коллег все удлинялись и удлинялись. Они ушли еще до того, как мы закончили.

Я говорил Карно, что нам не надо было открывать гастроли этим глупым и скучным скетчем. В нашем репертуаре было много гораздо более смешных, таких как «Фигурное катание», «Денди-грабители», «Почта», «Мистер Перкинс, член парламента». Уверен, что они понравились бы гораздо больше американскому зрителю. Однако Карно упрямо стоял на своем.

Сказать, что зарубежное турне было провалено, – значит ничего не сказать. Каждый вечер мы появлялись на сцене перед холодной и хранящей молчание аудиторией, безразлично внимавшей своеобразным английским шуткам.

Это было удручающее зрелище. Словно привидения, мы незаметно появлялись в театре и так же незаметно исчезали. Этот позор продолжался шесть долгих недель. Другие артисты сторонились нас, как чумных. Когда мы, сломленные и униженные неудачей, появлялись за кулисами, то выглядели как арестанты перед расстрелом.

Несмотря на то что я чувствовал себя одиноким и отвергнутым, я был рад, что живу один и мне не надо делиться своими горестями с кем-нибудь еще. Днем я бесцельно прогуливался по бесконечным улицам, развлекаясь посещением зоопарков, аквариумов, парков и музеев. На фоне наших бед Нью-Йорк казался теперь огромным, нависающим тяжестью высоких домов и устрашающе непобедимым. Прекрасные дома на Пятой авеню вдруг превратились в памятники чужому успеху. Их архитектурная пышность и богатство магазинов безжалостно напоминали мне о моей никчемности.

Во время долгих прогулок я добирался и до нью-йоркских трущоб. Я проходил через Мэдисон-сквер, где нищие старики, словно застывшие в камне горгульи, сидели на скамейках, неподвижно глядя себе под ноги. Отсюда я переходил на Вторую, а затем и на Третью авеню. Нищета кричала о себе со всех сторон, она была жестокой, циничной, расползающейся, ленивой и вызывающей. Она затекала под двери подъездов, карабкалась по пожарным лестницам и струилась вниз по улицам. Тяжесть всего, что я там видел, буквально гнала меня назад, на Бродвей.

Американец по сути своей – это оптимист, в голове которого бурлят бесчисленные возможности и варианты их исполнения. Он надеется сорвать быстрый куш. Выиграй джек-пот! Рвись наверх! Продавай! Забирай и беги! Сделал дело – начинай другое! Это неумеренное отношение к жизни вдруг начало воздействовать и на меня. Звучит парадоксально, но факт: я стал более раскрепощенным и оптимистичным. Что мне до этого шоу-бизнеса? Не для меня все это искусство. Надо заняться настоящим делом! Ко мне стала возвращаться уверенность. Что бы ни случилось, я твердо решил остаться в Америке.

Чтобы хоть как-то отвлечься от неудач, я принялся за самообразование и с этой целью посетил букинистические магазины, где приобрел несколько книг. Это были «Риторика» Келлога, английская грамматика и латино-английский словарь. Я твердо намеревался проштудировать их от первой до последней страницы. Однако все мои намерения быстро улетучились: едва успев открыть книги, я поспешил убрать их на дно чемодана и успешно забыл об их существовании, а вспомнил только во время второго приезда в Америку.

В первую неделю гастролей в нашей нью-йоркской программе был специальный детский номер «Школьные годы Гаса Эдвардса». Вместе с остальными детьми в нем играл один маленький симпатичный пройдоха, который выглядел не по годам опытным в своих грязных делишках. Он азартно играл в кости на сигаретные этикетки, которые потом обменивал в сигаретных лавках на различные вещи, начиная с никелированного кофейника и заканчивая роялем. Он готов был играть с кем угодно, начиная с рабочих сцены. И он удивительно быстро говорил. Звали парня Уолтер Уинчел. Языком он шпарил похлеще пулемета, но с годами ему стала изменять точность при изложении фактов.

Хоть наше шоу и не пользовалось успехом, я все же умудрился получить очень хорошие отклики о своей работе. Вот что написал о моей игре Сайм Силвермен из «Вэрайети»: «В труппе был всего лишь один смешной англичанин, подходящий для работы в Америке».

Все мы готовились паковать вещи, чтобы через шесть недель отправиться обратно в Англию. Но на третьей неделе гастролей мы играли в Театре на Пятой авеню, где нашими зрителями были преимущественно выходцы из Англии, работающие в качестве дворецких, прислуги, официантов и прочего обслуживающего персонала. К моему большому удивлению, в понедельник во время первого представления мы наконец почувствовали, что такое успех. Публика смеялась каждой шутке. Мы никак не могли в это поверить, поскольку ожидали того же безразличного приема, к которому уже успели привыкнуть. Во время шоу я не чувствовал скованности и вследствие этого сыграл неплохо.