Олег Будницкий - Люди на войне

В апреле старший лейтенант Казакевич был назначен начальником разведки 76‐й дивизии. Майор Николай Пономарев, начальник 2‐го отделения разведотдела штаба 47‐й армии, которому подчинялась дивизионная разведка, вспоминал о своей первой встрече с Казакевичем:

Мне приходилось видеть немало начальников разведок полков и дивизий. Большинство из них обычно в чем-то отличалось от других офицеров — то ли наличием трофейного оружия, то ли особой манерой носить военную форму, — одним словом, начальника разведки не так трудно было узнать.

Однако старший лейтенант Казакевич в этом отношении был на редкость нетипичен. Перед нами появился не очень складно обмундированный офицер, в больших очках, с тульским наганом на каком-то неуставном поясочке, — больше похожий на лесного обходчика, чем на руководителя разведки боевой дивизии.

Этого нетипичного офицера отличала наблюдательность, аналитический ум, умение из разнородных данных, на первый взгляд мелочей составить представление о противнике и даже о характере командира противостоящего вражеского соединения. Казакевича отличал здоровый скептицизм, почти во всех случаях спутник чувства юмора. Докладывая начальству армейской разведки данные о противнике, он завершил сообщение следующими словами:

Все, что я вам доложил, относится к фактической стороне дела, а юридически перед фронтом дивизии противника вроде бы нет. По той простой причине, что если судить о его потерях по всем нашим донесениям о результатах боев за последние недели, то каждый противостоящий нам немец убит дважды, а некоторым, по-видимому, особенно не повезло, и их вывели из строя трижды.

Подумав, Казакевич добавил:

Не исключено, что к общей сумме потерь по ошибке могли приписать немцев, погибших в боях с русскими войсками, наступавшими здесь под командованием А. А. Брусилова в 1916 году.

Казакевич понимал, что разведчикам, как и почти всем людям на войне, свойственно привирать, и нередко отправлялся в полки, чтобы по возможности проверить сведения разведчиков лично. Характерно одно из его донесений в штаб армии: «Сегодня ночью в районе высоты 213,3 наши ребята якобы захватили пленного, которого якобы допросили и якобы выяснили, что он по меньшей мере из личной охраны фюрера».

Следующий орден — Отечественной войны 2‐й степени — уже капитан и начальник разведки 76‐й стрелковой дивизии получил за то, что «в боях под деревней Ружин 27 апреля 1944 года, когда противник наступал крупными силами при поддержке танков и авиации, тов. Казакевич, находясь в боевых порядках своим личным примером и бесстрашием воодушевлял бойцов, отстаивая каждую пядь нашей территории и будучи раненым в бою не ушел с поля боя». Кроме того — запомним этот фрагмент наградного листа: «В боях за овладение гор. Ковель тов. Казакевич обеспечивал разведкой состояние противника, своевременно разгадал замыслы противника и способствовал в занятии города Ковеля частями нашей дивизии 4 июля 1944 года».

Четырнадцатого июля 1944 года полковник Выдриган был ранен и эвакуирован в госпиталь. На этом закончилась совместная служба двух столь разных друзей. Через неделю был тяжело ранен Казакевич. Двадцать второго июля 1944-го, уже в Польше, во главе конной группы разведчиков он совершил рейд в тыл противника. Разведчиков было семеро. Они захватили мост через реку Владавка на пути отхода немцев. Невольно вспоминается фильм «Великолепная семерка». Тем паче что семерке, удерживавшей мост, пришлось принять бой с отрядом вражеских солдат численностью до сорока человек. Вот только кровь и смерть были не киношными, а настоящими. Двое разведчиков были убиты, трое ранены, в том числе Казакевич. Он получил осколок гранаты в правое бедро и был эвакуирован в тыловой госпиталь.

Майор Николай Пономарев, начальник 2‐го отделения разведотдела штаба армии, которому подчинялась дивизионная разведка, впоследствии дипломатично писал:

Я не очень уверен в том, что была крайняя необходимость принимать участие в такой рискованной операции самому начальнику разведки дивизии, поскольку перед ним стояли и другие немаловажные задачи. И дело здесь не в какой-то особой отваге и лихости Эммануила Генриховича — человека безусловно смелого и умеющего сохранять выдержку в трудные минуты. Для него всего важнее было дело, и ему он подчинял все остальное, в том числе и самого себя. Позднее он сам рассказывал, что вообще было чертовски жутковато, «но уж очень нужен был этот мост, да к тому же попутно надеялись прихватить одного-двух контрольных пленных, которых вы требовали».

В воспоминаниях сослуживцев есть и другие свидетельства храбрости Казакевича, иногда переходящей грань разумного. Офицер полковой разведки Василий Бухтияров назвал его «отважной душой». Ему врезалось в память первое знакомство в апреле 1944 года. Немцам удалось обнаружить наблюдательный пункт полка, и они обрушили на него огонь всех имевшихся у них средств. Кроме артиллерии НП обстреливал бронепоезд прямой наводкой, несколько заходов сделала эскадрилья «Юнкерсов». Кругом все было изрыто воронками от взрывов, ходы сообщения и землянки у НП разрушены. Эта картина была хорошо видна с наблюдательного пункта дивизии. В момент небольшого затишья Казакевич отправился на НП полка. «Он шел не по ходам сообщения, так как они были завалены, а прямо по открытой местности. Большой, с высоко поднятой головой, в очках, он шел, не пригибаясь от выстрелов». Командир полка сказал Бухтиярову: «Это твой начальник Казакевич. Идет нас воодушевлять». Казакевич, зайдя в полуразрушенный блиндаж, шутливо обратился к его обитателям: «Живы, смертники!» — и всем крепко пожал руку. В шутке была немалая доля правды. На советы относительно осторожности на передовой НП Казакевич ответил: «Война еще не кончилась. Если гнуться после каждого выстрела, то к концу войны можно превратиться в обезьяну».

Казакевич писал жене из госпиталя через три дня после ранения:

Я лежу снова в госпитале, в Польше. Это здание бывшей школы, светло, чисто, много цветов. Я ранен осколком гранаты в правое бедро. Осколок уже вынули. Было (и предстоит еще) много боли. Но это не страшно…

Немцы бегут. Много пленных, трофеев.

Получил бы я за последний подвиг большую награду, но, в связи с моей эвакуацией в госпиталь, вряд ли получу. И если предполагать, как это делают многие, что я уже отвоевался, то приду я домой таким же, каким ушел на эту войну, но с чистым сердцем и с правом на спокойную жизнь и работу, правом, завоеванным не словами, а делом и кровью.

Вот итог за три года и один месяц: я совершил не менее пяти подлинных подвигов; в самые трудные минуты был весел и бодр и подбадривал других; не боялся противника; не лебезил перед начальством; не старался искать укрытия от невзгод, а шел им навстречу и побеждал их; любил подчиненных и был любим ими; оставался верен воспоминаниям о тебе и двух детских жизнях — нашей плоти; сохранял юмор, веру и любовь к жизни во всех случаях; был пять раз представлен к награждению орденами и получил пока только один орден; из рядового стал капитаном; из простого бойца — начальником разведки дивизии; будучи почти слепым, был прекрасным солдатом и хорошим разведчиком; не использовал своей профессии писателя и плохое зрение для устройства своей жизни подальше от пуль; имел одну контузию и два ранения.