Иван Третьяк - Храбрые сердца однополчан

Одновременно и саперы делали свое дело. Впрочем, не одновременно, а опережая всякие нормы. Выдвинувшись к берегу вместе с пехотой, саперы по нескольку часов под огнем противника работали в воде: вбивали сваи, подтягивали бревна и доски, связывали плотничьими узлами деревянные фермы. Мосты наводились в рекордные сроки, просто росли на глазах. Не раз мне доводилось слышать похвалу командиров в адрес саперов:

— Мастеровой народ, отважный! Ни усталости, ни страху не знает.

Форсирование шло в высоком темпе. К 22 часам 5 августа наша дивизия в полном составе оказалась на северозападном берегу, продолжая наступать в направлении железнодорожной станции Мейраны.

Спешно подтянув резервы, противник попытался спасти положение. Но не тут-то было — атакующие даже не дали им развернуться. Вступив в бой с марша, вражеские части уже не смогли существенно повлиять на ход событий.

На северо-западном берегу Айвиэксте наш полк получил от командования новую задачу, которую возможно было решить, опять-таки лишь используя выгодные условия местности.

Ночью по лесным тропам подразделения совершили марш-бросок, пройдя кружным путем около 20 км. Оседлали железную дорогу, отсекли противнику последний путь отхода.

Я, конечно, понимал, что немцы обрушатся на нас всеми силами, какие у них есть, и потому держал подразделения в кулаке, надежно прикрывая фланги. И действительно: гитлеровцы вскоре остервенело накинулись на нас, обрушили всю мощь своего огня. Много контратак стойко выдержали и отразили гвардейцы. Но силы были не равны. Противнику удалось расчленить боевой порядок полка на три части, которые продолжали вести упорные бои. Затем немцы подтянули свой бронепоезд. Командир саперного взвода старшина Балдаков с двумя солдатами подорвал железнодорожный мост. Бронепоезд и другие вражеские эшелоны оказались отрезанными. Мы продвигались вперед, теснили противника.

Вслед за нами устремились другие стрелковые полки, танковая бригада, артиллерийские дивизионы. Натиск атакующих сдержать было невозможно. Гвардейцы овладели последними рубежами Лубанской низменности и вышли на оперативный простор.

Полки 29-й гвардейской дивизии преследовали противника в колоннах, готовые в любую минуту развернуться к бою. На дорогах уже пестрели указатели и плакаты — те, кому положено, своевременно позаботились об этом. Стрелки указателей были повернуты острием на запад, призывы, начертанные крупно и броско на плакатах, гласили: «Вперед, на Ригу!»

29-ю гвардейскую возглавлял теперь полковник Лазарев Венедикт Михайлович — тот самый, который однажды провожал меня в разведку на переднем крае, будучи еще капитаном, начальником штаба полка. Быстро вырос офицер: от капитана до полковника, от начштаба полка до комдива, а ведь и двух лет не прошло. Не просто повезло, не потому, что «в струю попал», как говорится, а благодаря своим высоким морально-боевым качествам, незаурядному командирскому таланту.

И не один он — многие командиры быстро выдвигались, достигали боевой зрелости, проходя, так сказать, сокращенный курс «фронтовой академии». Систематически и довольно часто та «академия» устраивала свои строгие зачеты и экзамены.

В наступательных боях на Лубанской низменности мне доверили командовать стрелковым полком. Как справился с поставленной задачей майор в возрасте двадцати одного года — не мне, а старшим начальникам было судить.

Уже после «болотного рейда», когда несколько замедлилось продвижение войск и спало напряжение боев на нашем участке фронта, заглянули как-то в мой блиндаж командиры соседних полков И.Чумаков, П.Скрябин и еще один майор, недавно прибывший к нам. Все они были примерно того же возраста, что и я. Всех сопровождали ординарцы — солдаты постарше и поопытнее в житейских делах, напоминавшие чем-то добрых дядек.

— Гостей принимаешь? — спросил Чумаков, откидывая полог, закрывавший дверной проход.

— Милости прошу, — отозвался я книжной фразой, чтобы посолиднее прозвучало.

— Кое с кого, значит, причитается… — намекнул, прищурив глаз, вошедший следом Скрябин.

За ними «подтянулось» в блиндаж еще несколько офицеров. В их числе оказался этакий острый на язык товарищ, майор с юношескими веснушками вокруг носа, который всегда готов к исполнению роли тамады в дружеском кругу, — Миша Яздовский. Он же без какого-либо на то моего поручения и объявил во всеуслышание:

— По случаю назначения на высшую должность гвардии майор Третьяк дает малый прием!

Чумаков и Скрябин встретили эти слова благосклонными усмешками.

Что тут было делать? Послал я за ужином, чтобы с помощью полевой кухни организовать этот самый «малый прием». Принесли полведра каши с мясом, огурцов, луку, селедки. Появилась на дощатом столе и фляга.

Все мы были стойкими трезвенниками со светлым сознанием в головах — иначе, как я полагаю, не стали бы командирами частей. А выпить сто граммов на радостях, конечно, могли — греха в том нет. Плеснули в железные кружки понемножку водки, и наладился у нас добрый разговор.

О разном толковали и с особым интересом — о последних успехах наступления на других фронтах. Можно было подумать, прислушавшись к нашей беседе, что боевые успехи соседей, ближних и дальних, дороже нам своих собственных. Впрочем, все основания для этого были. В те дни газеты писали о победах советских войск в Белоруссии, где завершалось одно из крупнейших сражений. Бобруйский котел, минский котел, витебский котел — эти названия многократно повторялись в среде фронтовиков.

Чумаков рассказал, что его гвардейцы на днях взяли двух пленных, которые с ужасом выкрикивали слова: «Паричи!», «Озаричи!». Переводчик при допросе обратил на это внимание, и выяснилось, что оба фашистских унтера побывали в районе небольших белорусских городков — Паричи и Озаричи, где наступавшие советские танкисты наголову разгромили немецкие подразделения и части. Как показали пленные унтер-офицеры, от их полка после боя осталось всего несколько десятков человек. Их потом собирали в лесу поодиночке и направляли в другие соединения. Так они очутились на этом фронте.

— Посмотрите, как быстро продвигались танковые корпуса, — заметил Чумаков.

— Танковая лавина все сметает на своем пути, — сказал Скрябин. — И что, на мой взгляд, особенно интересно, так это действия танковых корпусов и даже армий.

Все мы согласились, что массированное применение танков в той или иной наступательной операции — это действительно новая глава в советской военной науке. Потом мы сдержанно и негромко высказали свои предположения о возможных событиях на нашем участке фронта.

— Скоро зададим и тут фрицам «Паричи», — многозначительно молвил Чумаков, ударяя кулаком в ладонь.