Виктор Корж - Запас прочности

— Мы израсходовали две торпеды и одержали одну победу. А ведь могли бы и больше.

— Ты имеешь в виду тот транспорт, в который мы промахнулись? — спросил комиссар.

— Вот именно.

— А не кажется ли тебе, командир, что это было бы слишком жирно?

— За один день две победы?

— Нет, не это. Двумя торпедами — два транспорта. Даже на учебных стрельбах редко так случается. А тут еще хвостовые стопоры зажимают…

Гусев покосился на Новикова, уткнувшегося в свою тарелку.

— И на старуху бывает проруха, товарищ комиссар, — ответил тот. — Историю со стопорами мы разберем по косточкам. И больше не допустим такого, будьте уверены!

За столом было оживленно. Офицеры радовались долгожданному успеху. И только командир молча прихлебывал чай. Он сильно изменился за этот день. Осунулся, побледнел. Просто не верилось, что несколько часов могут оставить такой след. Да, много пережил наш командир. Одна неудача за другой. Пусть обстоятельства, пусть ошибки других помешали. Но неудача экипажа, какова бы ни была ее причина, — всегда неудача командира. Он отвечает за все. Не будешь же объяснять каждому, как и почему сорвалась атака. Да и ничего это не даст. Неудачливому командиру люди волей-неволей перестают верить. Вот почему во время последней атаки Лисин решился на крайний шаг: всплыл на виду у противника, догнал его в надводном положении и торпедировал с минимальной дистанции. Это нам просто повезло, что не было поблизости вражеской авиации и артиллеристы на транспорте растерялись. А то досталось бы на орехи. Но командиру нужен был успех. И не ему одному — всем нам. Сейчас все радуются. А командир все еще не избавился от тяжкого груза прежних неудач. Я знаю: снова и снова он продумывает свои действия. И от ошибок бывает польза, если они служат уроком на будущее.

В ночь на 11 июля мы получили приказание сменить позицию. На рассвете форштевень подводной лодки резал воду уже другого района Балтийского моря. В полдень вахтенный офицер Хрусталев обнаружил вражеский конвой. Командир пристально всматривался в перископ. От атаки отказался: далеко, не перехватить. Приказал штурману тщательно нанести на карту курс конвоя, чтобы проследить, где ходит противник.

До 16.20 все было спокойно. Вахтенным офицером стоял старпом, а вахтенным механиком — мой помощник Брянский. Я остался в центральном посту, чтобы на первых порах помочь ему при всплытии под перископ. Мы спокойно беседовали, когда Думбровский так громко вскрикнул, что мы встревожились. Оказалось, он увидел огромный конвой. Насчитал шестнадцать транспортов, два сторожевых корабля, миноносец и несколько катеров.

Прибежал Лисин. Конвой шел далеко в стороне, но Лисин решил атаковать. Четырехузловым подводным ходом сделали большой бросок и легли на боевой курс. До торпедного залпа оставались считанные минуты, когда мы услышали в боевой рубке сдавленный голос командира:

— Миноносец! Мчится прямо на нас!

Неужели все пропало? Шум винтов вражеского корабля уже отчетливо улавливается на слух и стремительно приближается, нарастает. А командир медлит. Поднимет перископ и опустит. Снова поднимет… Хрусталев впился глазами в картушку компаса. Еще два градуса до намеченного угла упреждения…

Ну и выдержка все же у нашего командира!..

— Пли!

Лодка вздрагивает от вышедших торпед.

— Ныряй! — кричит командир, спрыгивая из рубки в центральный пост.

Четкости и быстроты, с какими действовали в этот момент моряки, не достигли бы и автоматы. Ни единой заминки, ни одного лишнего движения, ни одного лишнего слова. Стрелка глубиномера четко отмеряет метры. Громко, чтобы все слышали, командир предупреждает:

— Сейчас нас будут бомбить.

Достаю из кармана блокнот и карандаш. Грохот винтов миноносца и взрывы бомб сливаются воедино. Подводную лодку швыряет из стороны в сторону. Так треплет бульдог тряпку. Устоять на ногах невозможно. Летаем почти от борта к борту. С каждым новым взрывом все темнее становится в центральном посту: со звоном сыплются на палубу осколки стеклянных колпаков и ламп освещения. Массивная литая крышка коробки распределения сигнализации с треском раскрылась и ударила по голове старшину трюмных. Нахимчук, не выпуская маховика клапана, свободной рукой сердито отталкивает крышку и трет ушибленное место.

После четвертого или пятого взрыва я вспомнил о блокноте и стал делать отметки. Насчитал двадцать три бомбы. Девять из них взорвались совсем близко от подводной лодки.

Когда миноносец удалился, снова подвсплыли под перископ. Лисин пригласил и меня в боевую рубку, дал взглянуть на результаты атаки. В грохоте бомбежки мы не слышали взрывов торпед. Но они были. В перископ ясно видны обломки потонувшего судна. Среди них стоит второй транспорт. Спущенные с него шлюпки подбирают уцелевших людей. Этой работой занимается и миноносец, подошедший к месту происшествия. Остальные корабли, дымя трубами, уже скрываются за горизонтом.

Жмем командиру руку, поздравляем с победой. После отбоя тревоги я обхожу отсеки, рассказываю людям о новом успехе. Проверяю повреждения. Они мелкие: разбитые лампочки (спасибо товарищам с Лавенсари, что пополнили наш запас!), сдвинутые с места приборы. Работы пустяковые. Успокоенный, возвращаюсь в центральный пост и тут узнаю тревожную новость. Бомбежка все же не осталась без последствий. Пострадал «Марс-1» — наша гидроакустическая станция. Подводная лодка оглохла… Старшина 2-й статьи Лямин копается в открытом нутре шумопеленгатора, но никак не найдет, что там случилось.

Двое суток командир терпеливо ждал, а потом терпение у него кончилось. Вызвал Думбровского, Хрусталева и старшину радистов Антифеева:

— Даю вам еще двое суток. Жду окончательного ответа — будет у нас работать шумопеленгатор или не будет?

Утром 14 июля, находясь на вахте, Хрусталев увидел в перископ транспорт. Был бы пеленгатор, мы обнаружили бы противника значительно раньше. А теперь как ни старались, запоздали с маневром. Командир расстроился и наговорил штурману немало неприятного.

Спустя некоторое время и Новиков доложил, что видит транспорт. И снова пришлось отказаться от атаки: слишком поздно увидели.

В 15.40, во время вахты Думбровского, обнаружили большой конвой. Смелым маневром Лисин прорвался внутрь охранения, но атака не получилась: враг заметил наш перископ, и миноносец загнал нас на глубину. И опять всему причиной «глухота» подводной лодки.

Расстроенный, командир ушел к себе в каюту. На вахту заступил Хрусталев. Воспользовавшись передышкой, стал переносить на карту записи из чернового вахтенного журнала, которые вел во время атаки штурманский электрик Игнатов. Под руками штурмана вырисовывался сложный узор маневрирования лодки. Я залюбовался работой друга. Пытался заговорить с ним. Какое там! В эти минуты Хрусталев ничего не видит и не слышит, знает только свою карту. Но аккуратно через каждую четверть часа он поднимается в боевую рубку и приказывает всплыть под перископ. Осмотрит горизонт и доложит коротко: