Георгий Ковтунов - Всей мощью огня

Было бы неправильным полагать, что намерение взять с собой гвардии майора Иевлева-Старка было обусловлено каким-то предвзятым мнением по отношению к офицеру, занимавшему эту должность, нежеланием работать с ним в штабе артиллерии дивизии. Все объяснялось значительно проще. Этот товарищ тоже уходил на повышение. Значит, кандидатуру так или иначе надо было подбирать.

А если так, тогда почему не поднять вопрос о назначении Иевлева-Старка, деловые качества которого я хорошо знал.

Я позвонил по этому поводу полковнику Румянцеву, который был уже в штабе корпуса.

— Хорошо подумал? — спросил он. — Ладно, мы тут посоветуемся.

Уже после этого телефонного разговора в душу ко мне закралось сомнение. Действительно, хорошо ли я подумал? Правильно ли поступаю, начиная разговор о переводе Кирилла Леонидовича? Ведь если разобраться, то тут есть и элемент эгоизма. Я из полка ухожу, Николай Иванович Михалев выбыл из строя и, конечно же, в часть не возвратится. А если еще и Кирилл Леонидович уйдет? Разумеется, Кузьменко — опытный артиллерист. И коллектив в полку крепкий, спаянный. Но каково будет новому командиру? Не скажутся ли все-таки столь серьезные перемены в составе командования на состоянии дел, на боевых возможностях? Невольно вспомнилось, как неуютно чувствовал я себя в тот период, когда стал командиром полка, с каким нетерпением ждал того дня, когда прибудет заместитель по политической части. Тут было о чем задуматься.

Однако тревоги и сомнения мои оказались напрасными. Буквально на другой день позвонил сам Николай Михайлович Хлебников. Вначале, как водится, поинтересовался, как идут дела, а потом сказал:

— Докладывал мне Румянцев о вашем предложении в отношении начальника штаба. Должен, огорчить вас, Ковтунов, ничего из этого не выйдет. Насчет Иевлева-Старка у нас тут несколько иные планы. А начальником штаба артиллерии дивизии назначается гвардии майор Аркадий Наумович Новоминский. Он сейчас тут, у меня. К вечеру, думаю, сумеет добраться к вам. Так что прошу любить и жаловать.

И точно, когда начало темнеть, в маленькую землянку, где я располагался, вошел незнакомый майор. Сделал шаг от двери, представился строго по уставу и замер, ожидая, что я скажу.

— Раздевайтесь, присаживайтесь к столу, Аркадий Наумович, — пригласил я, пожимая ему руку. — Давайте знакомиться. Вы, кстати, наверное, еще не ужинали?

Новоминский снял шинель, аккуратно повесил ее на гвоздь, неторопливо пригладил рукой рыжеватые волосы, сел напротив за стол, над которым ярко горела электролампочка, питавшаяся от аккумулятора.

— Фамилию вашу слышал, — начал я, — но нам вместе работать и воевать. Поэтому, Аркадий Наумович, вы уж не обижайтесь, но хотелось бы знать о вас абсолютно все, с максимальными подробностями.

— Конечно, это само собой разумеется, — поспешно откликнулся Новоминский. И в голосе его мне послышалась какая-то растерянность.

Ординарец принес и поставил на стол солдатский котелок с дымящимся картофелем, металлическую тарелку с мелко нарезанным луком и толстыми ломтями хлеба. Вопросительно взглянул на меня: «Как, дескать, насчет…» Я покачал головой.

— Честно признаюсь, — начал свой рассказ Аркадий Наумович, — никогда не собирался стать военным. Закончил среднюю школу в Киеве, поступил на филологический факультет университета. Там был принят в партию. В первый же день войны пошел в военкомат. Там со мной и разговаривать не хотели. Дескать, студенты имеют отсрочку, бронь. Лишь через четверо суток допек военкома. Приказал зачислить «этого неврастеника» в очередную команду.

Потом, как выяснилось, Новоминский воевал под Калинином, под Ржевом. Начал с должности начальника разведки отдельного артиллерийского дивизиона. Быстро рос и в должностях, и в воинских званиях.

— Сам не понимаю, почему так получалось. Но к вам назначили с должности начальника штаба 17-й отдельной истребительно-противотанковой артиллерийской бригады резерва Главного Командования, — закончил Аркадий Наумович. Потом добавил: — Не буду скрывать, не сложились у меня отношения с новым комбригом, назначенным после гибели старого, полковника Виктора Леонтьевича Недоговорова. Кому-то из нас надо было уходить из бригады…

— Характерами, значит, не сошлись?

— Дело не в характерах. Просто разные у нас оказались взгляды на роль и место в бою противотанкистов.

— Так, может, и со мной не сработаетесь? У меня, знаете ли, тоже свои, давно утвердившиеся взгляды.

— Этого не может быть, — возразил Новоминский. — То есть, я хочу сказать, что расхождений у нас быть не должно. Вы обо мне не слышали, а я про вас многое знаю.

— Откуда? — удивился я.

— Так ведь слухами земля полнится, — ушел он от прямого ответа.

Примерно таким был наш первый разговор. Конечно, он не позволял делать каких-то окончательных выводов. Но мне сразу показалось, что мой начальник штаба — человек прямой, откровенный, честный. Ведь совершенно не обязательно было ему рассказывать о причинах перевода в нашу 67-ю гвардейскую стрелковую дивизию. А он рассказал. Что же касается меня, то откровенность я ценил и ценю в людях превыше всего. Остальные качества Новоминского предстояло проверить в боях.

А они не прекращались ни на один день. Наши войска медленно пробивались к Балтийскому морю, чтобы разрезать надвое вражескую группировку в Прибалтике, отсечь часть войск, находившихся в северных ее районах, от Восточной Пруссии. Гитлеровцы, естественно, стремились не допустить этого. Они не только оборонялись, но и упорно контратаковали, используя для этого танковые и пехотные части.

Совершив трудный марш, наша дивизия заняла оборону у Елгавы на рубеже Добеле, Жагаре. Командарм построил войска в два эшелона. В первом — 2-й и 23-й гвардейские стрелковые корпуса, во втором — 103-й стрелковый корпус. Дивизии корпусов первого эшелона имели по два полка в первом эшелоне и по одному во втором. В нашей дивизии впереди были 196-й и 199-й полки, за ними развернулся 201-й. Глубина обороны стрелковых полков достигалась эшелонированным расположением стрелковых батальонов. Практически с ходу мы вступили в бой. Мне, теперь уже как командующему артиллерией, приходилось решать массу самых разнообразных проблем. Прежде всего был создан противотанковый опорный пункт за счет противотанковой, полковой и дивизионной артиллерии. Важная проблема — планирование артиллерийского огня, четкое управление им. В принципе все это мне было знакомо. Однако речь-то шла не о трех дивизионах, как в былые дни. Немало времени и сил отнимали вопросы обеспечения частей боеприпасами, ремонта артиллерийского вооружения. И опять, казалось бы, все известно. Тем не менее масштабы стали другими. А это требовало уже совсем иного подхода к делу.