Владислав Микоша - Рядом с солдатом

Короткая южная ночь была на исходе. Земля под ногами вздрагивала, и порой казалось, что и она не выдержит — разверзнется. Не успели над Константиновским равелином погаснуть бледные звезды, как до зубов вооруженная и вышколенная вражеская пехота ринулась на штурм истощенного, смертельно измученного севастопольского гарнизона.

Атака была стремительной, злой и упорной, но овладеть городом гитлеровцам не удалось. Незначительное продвижение вперед стоило им огромных потерь в живой силе и технике.

…Потеряв крышу гостиницы «Северная», мы с Левинсоном лишились и постоянного места пребывания, перешли на «цыганский» образ жизни, как заметил мой друг. Сначала нам удавалось хорошо выспаться на передовой, в окопах бригады полковника П. Ф. Горпищенко, но, когда фашисты продвппулпсь вперед, нам пришлось искать другое место ночлега. Вскоре мы нашли его. Им оказалась небольшая зеленая балочка недалеко от Херсонесского аэродрома. Поело захода солнца Прокопенко отвозил нас туда на ночевку, и мы имели возможность передохнуть до рассвета. Но вскоре балочку заняла минометная часть, а мы получили разрешение расположиться в штольне под скалой на Минной.

— Там нам будет веселей… Мы снова будем в компании журналистов. Они уже перебрались туда из редакции «Красного Черноморца». А тот — помнишь? — лейтенант Клебанов, с которым мы шли сюда на тральщике, теперь ответственный секретарь газеты, — говорил по дороге на Минную Левинсон.

Пирс Минной пристани был пуст и безлюден. Большие ворота в штольню были заперты, и мы, войдя в маленькую дверку, очутились в душной темноте. После яркого солнца глаза никак не хотели привыкать к тяжелому сырому полумраку.

— Ну, знаешь, дорогой друг! Лучше помереть под солнцем, чем быть заживо погребенным в этой могиле!

Штольня — огромный тоннель, высеченный в скале, была наполнена людьми, бледными, худыми, истощенными. Одни работали у станков, другие спали тут же, у рядов выточенных снарядов и мин. Тут же верстальщики «Красного Черноморца» делали очередной номер газеты. Поодаль, в стороне, пробивали второй тоннель сквозь скалу — запасной выход из штольни. Накануне фашистам удалось прорвать участок нашей обороны на Северной стороне, и теперь со дня на день они могли выйти к Сухарной балке. Тогда старый выход из штольни на Минную пристань будет под пушечными ударами прямой наводкой через залив.

Мы стояли пораженные, и чем больше наши глаза привыкали к мраку, тем больше из него выплывало удивительных деталей жизни подземного города.

— Жаль, об этом только журналисты могут написать, а нам нужен свет. А взять его негде… Какой фильм мог быть! Но его никто никогда не увидит…

Перед тем как отправиться в штольню, мы с тревогой наблюдали за нашими истребителями.

Они штурмовали немецкую пехоту, прорвавшуюся на Северную сторону в районе Братского кладбища. Красно-зеленые трассы вонзались в потемневшую землю совсем недалеко. Нас отделяла от гитлеровцев только полоска морской воды.

Спали мы первую ночь в штольне скверно, хотя у каждого была неплохая матросская койка. Не покидало сознание, что немцы вот-вот закроют выход из штольни, и мы останемся погребенными здесь. И потому было душно, нас одолевало непреодолимое желание выбраться на воздух.

— Ну что, киновезунчики, не спится? Немцев боитесь или духоты? Не привыкли к такой тишине? — К нам подошел старый знакомый Семен Клебанов. — Значит, звезды привыкли считать? А тут даже лампочки вполнакала и то редко горит.

— Брось дурачиться!.. — обиженно бросил Левинсон и сел на койке.

Клебанов устроился рядом.

— Хорошо, буду, друзья, серьезен… Положение больше чем тяжелое. Вам надо, пока еще не поздно, подаваться па Кавказ. Я пришел предупредить вас: готовьте отснятую пленку. Наша редакция через пару часов уходит на тральщике в Сочи. Такая команда поступила, ребята. Мне даже как-то перед вами неудобно — вы остаетесь, а мы уходим…

— Снятой пленки не так много, но если не довезешь, сам понимаешь, вся наша жизнь здесь, в Севастополе, вроде бы была ни к чему.

— Доставлю, — обещал Клебанов.

Через несколько часов мы расстались с друзьями. Поспать нам в эту беспокойную ночь так и не пришлось.

Наутро с Большой земли снова пришла хорошо знакомая «Абхазия». Она ошвартовалась под крутым боком Сухарной балки. Охраняя судно от вражеской авиации, сразу навалились на нее и закрыли со всех сторон густые, тяжелые клубы дымовой завесы. Над городом непрерывно рыскали «мессеры». Они ходили над бухтами нахально, безнаказанно. Пилоты, видимо, поняли, что зенитчики берегут боезапас для стрельбы прямой наводкой по наземным целям. Команда «Абхазии» лихорадочно вела разгрузку трюмов. Нужно было закончить ее до наступления темноты и взять на борт раненых. Под покровом ночи теплоход снова должен был прорваться на Большую землю.

Чем выше поднималось солнце, тем слабее становилось дуновение ветра. В полдень ветер стих, дымовая завеса сразу же белым столбом поднялась к небу и открыла «Абхазию». Фашистские летчики только этого и ждали.

Мы стояли с Левинсоном на берегу Минной недалеко от входа в штольню. Я держал «Аймо» наготове и следил за приближающимися к «Абхазии» «юнкерсами».

— Увидели гады!

— Смотри! Выходят на цель сволочи! — Левинсон не говорил, а кричал. — Снимай! Снимай! Пусть все увидят, все! Пикируют на беззащитный транспорт! Там ведь раненые!

Рев пикирующих самолетов заглушал голос Левинсона и эвук работающей камеры.

Снимая, я не сводил глаз с черной стаи — три, четыре, пять… Они заходили со стороны электростанции…Тринадцать, четырнадцать… Я перестал считать — в визире «Аймо» эскадрилья не вмещалась. Хорошо было видно, как ото-рвались бомбы от первых трех спикировавших «юнкерсов».

Вздыбилось море. Казалось, время замерло и остановило в воздухе стену воды. Наконец она упала.

— Ура1 — закричал Левинсон. — «Абхазия» цела и невредима! Промазали, гады!

Но радость его была преждевременной. Появилась новая эскадрилья. В это время к теплоходу подваливал небольшой портовый буксир.

— Ложись!

Окрик Левинсона бросил меня на землю. Повернув голову, я увидел, как прямо на нас пикировал «юнкере».

Ни свиста бомб, ни взрывов я почему-то не слышал. Меня просто вроде бы приподняло и потом сильно ударило о землю. Я ловил открытым ртом воздух и не мог вздохнуть. Черный дым закрыл все вокруг.

— Владик! Ты жив? — услышал я сквозь непонятный шум в ушах надсадный крик Наума Борисовича.

— Жив, кажется…

— Ты ранен? Почему не встаешь? — Левинсон потряс меня за плечи, помог встать на ноги. — Опять! Смотри, идут! Сколько же их?..

«Юнкерсы» теперь шли прямо через Минную над нами. «Абхазия» стояла открытая, беззащитная.