Нелли Морозова - Мое пристрастие к Диккенсу. Семейная хроника XX век

Моими новыми друзьями стали братья — Рубен, мой ровесник, и младший Миша — армянские мальчики с глазами, как большие влажные сливы. Мальчики были спокойными и воспитанными.

Поэтому меня ошеломило, когда раздосадованный моими успехами в игре в «цурика» Рубен ударил меня палкой по голым икрам. Опомнясь от боли, я в ярости кинулась на него. Он убежал. Тогда я сорвала кепку с Миши и умчалась со своей добычей.

Вскоре они стали окликать меня под окном, но я была сильно обижена и не отзывалась.

Однако с кепкой надо было что-то делать. Совсем поздно я вышла и аккуратно повесила ее на водосточную трубу.

Ночью я проснулась от сильного шума дождя. И в ужасе обмерла. Кепка — на водосточной трубе! Почему меня угораздило ее повесить туда? Мише попадет дома. И виноват не он, а Рубен!

Утром пришел их отец.

— Отдай кепку, девочка.

— Нет кепки! — воскликнула я в отчаянии.

— Куда девал?

На этот вопрос я не могла ответить ни за что. Собственный идиотизм казался мне необъяснимым.

За отцом приходила мать. Я только упрямо качала головой.

Во дворе враждебных действий не было. Было молчание. И немой укор в печальных глазах Миши. И его непокрытая голова.

Наконец мне стало невтерпеж. Заливаясь краской, я выпалила:

— Твою кепку я повесила на водосточную трубу.

Четыре влажных сливы уставились на меня.

— Был — сплыл… — огорчился Миша.

Через секунду мы все трое облегченно смеялись. Миша долго ходил без кепки.

Еще был Виктор — горбоносый, загорелый, хищный. Он наломал ворох сирени в соседском саду, перемахнул через забор и, удирая от погони, вручил его мне на глазах дворовой компании, хотя сирени в нашем саду водилось предостаточно… И он же не упускал случая выкручивать мне руки, а я пинала его ногами.

Он жил не в нашем доме, а в стареньком флигеле.

Его мать спросила меня однажды:

— Скажи, когда возвращается с работы твой отец?

И стала часами ждать у калитки с подкрашенными губами.

Этим она внесла в наши отношения с Виктором неприятный холодок.

Новый двор завладел мною, как раньше улица. Я стала меньше скучать по Лиде. И на предложение матери пойти в кино отвечала почти отчаянием:

— Я не хочу, мам! Ну, не надо! Я хочу во дворе…

Мать смеялась. Друзья недоумевали. А я не понимала, как можно сменять лазанья по деревьям и беготню взапуски на кино. Ну, разве что на «Петера» или «Детей капитана Гранта»…

И еще, разумеется, театр. Там, кроме «Чудесного сплава» — пьесы о самоотверженном труде молодых изобретателей, «Славы» Гусева — о чем-то из жизни тоже молодых, шли «Слуга двух господ» и «Трактирщица» Гольдони, на которых можно было посмеяться вволю.

Но пик моего счастья тридцать пятого года носил имя почти производное — «Пиквикский клуб».

Как только я прочитала слова:

«…мистер Пиквик наподобие другого солнца воспрянул ото сна, открыл окно в комнате и воззрился на мир, распростертый внизу…»

— мне тоже открылся этот мир, и я вошла в него, и он стал моим.

Я уже никогда не покидала его. Дочитав последнюю страницу, я начинала книгу сначала. Я смеялась над приключениями пиквикистов, хохотала над остротами Сэма, улыбалась юной горячности мистера Пиквика.

«— Да благословит Бог его старые гетры! — отвечал Сэм, поглядывая в сторону калитки. — Он караулит в переулке с потайным фонарем, словно живой Гай Фокс. В жизни не видел такого доброго создания. Будь я проклят, если не думаю, что его сердце родилось, по крайней мере, на двадцать пять лет позже, чем его тело!»

Я была всей душой согласна с Сэмом.

Вечером я не могла уснуть, не встретясь со старыми друзьями хоть на минуту в любом месте их странствий, не ощутив устойчивости этого мира доброты и верности.

Вершина «просперити» моих родителей тоже совпала с летом тридцать пятого.

Однажды ночью меня разбудил длинный звонок телефона. Послышался голос отца, сначала сонный, потом разом проснувшийся.

Утром родители были весело оживлены. Когда отец ушел, мать сказала:

— Это звонили из Москвы. А знаешь, кто?

— Сталин?

— Нет, что ты! — мать засмеялась. — Бухарин. Это очень умный человек. Редактор «Известий». Он вызывает папу в Москву, чтобы обсудить подготовку к Чеховскому юбилею… Для папы это важно.

Я знала. Этим летом Чехову исполнилось бы семьдесят пять лет, будь он жив.

Наш дом был полон разговоров о Чехове. Говорили о нем, как о любимом и близком человеке, именуя «Антон Павлович».

Отец успел многое сделать для его памяти в Таганроге. Домик-музей был теперь в идеальном состоянии. Еще в пору его создания отец и Туркин замыслили собрать экспонаты для отдельного литературного музея Чехова. Новый музей предстояло открыть в юбилейные дни [6] Сравнение экспонатов Литературного музея, упомянутых в газете «Молот» от 29 мая 1935 г., и Государственного музея А. П. Чехова, перечисленных в путеводителе «Таганрог — родина Чехова» (изд-во «Советская Россия», 1978), позволяет установить, что основу последнего составил фонд первого. Таким образом, у истоков создания двух действующих в настоящее время в Таганроге музеев — «Домик Чехова» и Государственный музей А. П. Чехова — стоят А. П. Моррисон и М. М. Туркин, при несомненной поддержке С. Х. Варданиана, чьи имена вряд ли где упомянуты. .

Городская библиотека, предмет постоянных забот Чехова на протяжении его жизни, пострадала в годы гражданской войны и разрухи. «Библиотечный поход», объявленный отцом через газету, принес тысячи новых книг. Из них пятьсот пожертвовал сам отец.

А теперь судьба давала отцу в руки возможность устроить торжества в честь глубоко почитаемого писателя в его родном городе!

«Для папы это важно», — сказала мать. Но она не сказала, как это важно для нее самой. Два года мать лепила бюст Чехова.

Работа мамы над бюстом А. П. Чехова. Таганрог, 1934.

Повсюду лежали его увеличенные фотографии разной поры, и это тоже делало Антона Павловича почти домашним человеком.

Уже прошла отливка в гипсе, уже были смыты белые следы на новеньком паркете. Теперь бюст высекался в камне. И должен был быть готов к юбилею.

Я никогда не видела родителей такими счастливыми, энергичными и молодыми.

Отец съездил в Москву на свидание с Бухариным, на волне молодого озорства прихватив с собой Валентина, уверяя, что Бухарин не узнает в провинциальном журналисте своего прежнего «водителя». Таки случилось.

Вернулись они с радостным известием, что Таганрог будет вторым после столицы средоточием юбилейных празднеств, с приездом всякого рода знаменитостей, даже иностранных, с торжественным открытием памятника работы матери…