Филипп Вигель - Записки Филиппа Филипповича Вигеля. Части пятая — седьмая

Русских простолюдинов они охотно принимают, зная их проворство и трудолюбие. Они их за дешевую цену нанимают, а высокой те от них просить не смеют. Но если кто из них порасторгуется, поразживется и начнет состоянием равняться с греками, то надобно видеть, как начнут все на него нападать, привязываться к нему, мешать ему по всём, и все усилия градоначальника едва могут его спасти. Этим крымским грекам или татаро-грекам (ибо они не только истории Греции, или же ученого эллинского языка, но и того, который ныне греками говорится, не знают, а говорят все только по-татарски), этим варварам сказал кто-то, что в древности был какой-то город Лакедемон, коего жители, спартанцы, пользовались совершенною свободою и имели у себя илотов, с которыми могли, как с собаками, обходиться. Их уверили, что они происходят от этих спартанцев, и что, по примеру предков, должны иметь своих илотов. И эта сволочь, эти люди, из коих нет ни одного, который бы мог попасть в купцы 3-й гильдии, между коими тот почитается богачом, кто до 30 тысяч рублей имеет в обороте и на них крохоборствует, каждый из них имеет по одной или по две семьи илотов Каждый год ездят они на ярмарки: Роменскую, Харьковскую и Коренную, и разводят балыки; купцы, которые у них покупают, получают от мотоватых помещиков, вместо должных денег, живых людей, и ими платят грекам за копченую рыбу. Разумеется, что купчие совершаются на чужое имя. О стыд имени русского! Сердце раздирается, когда услышишь вопли сих несчастных единоземцев, терзаемых самыми презренными из пришлецов [94]. Бывший градоначальник, Богдановский, не мог остаться равнодушным к неистовствам греков: пользуясь указом 1823 года, он полицейскою властью, без церемонии, начал отбирать людей у тех, кои не имели права ими владеть: многих избавил он таким образом от оков; но что же вышло? Всё его возненавидело, и Скасси обрадовался случаю, начал подстрекать греков; они послали прошения в Сенат, оттуда потребовались объяснения, и начались дела. Чем они кончатся, неизвестно; а известно только то, что старый ветреник, Ланжерон, у сенаторов, а Скасси у обер-секретарей хлопочут за жителей de leur bonne ville de Kertsch.

Началом всех неприятностей и потом несчастий для феодосийского градоначальника Броневского было его сострадание. Две девки, измученные греком Качони, у которого они были крепостными, не видя никакого спасения, с отчаяния бросились в море; с тех пор Броневский начал принимать строгие меры к обузданию спартанцев. Всё соединилось против него, ябеды, доносы посыпались, самые невинные его деяния перетолковывались, всё, что ни предпринимал он полезного для города, назвалось притеснением, всякое оказанное им снисхождение названо слабостью, а малейшая строгость злоупотреблением власти. И он погиб! Лишение доброго имени и способностей для того, кто имел их, есть нравственная смерть, в сравнении с которой физическая ничто. Будучи в крайней нищете и не имея способов оставить место казни, он бродит, как тень среди убийц своих и учит осторожности градоначальников, которые могли бы быть увлечены опасным человеколюбием.

И эти греки во всём подобны другим соотчичам своим, рассеянным по России. И эти греки, минус просвещение, напоминают предков своих, коих характер история сохранила! И эти греки возбуждают ныне живейшее участие во всей Европе! Они коварны, злобны, мстительны, непостоянны, надменны, корыстолюбивы более жидов. Отличительная же их черта есть неблагодарность. Кто их хорошо не знает, тому неизвестно, сколько её вмещаться может в человеческом сердце. Пусть вспомнят мужика, который из Афин выгонял Аристида только за то, что он слыл правдивейшим из мужей республики; пусть прочитают записки западных воинов, этих Крестоносцев, которые от неверных шли освободить гроб Господень: они дышат откровенностью людей непросвещенных и выставляют всю черноту греков в среднем веке. Можно смело сказать, что изо ста спорных дел, производящихся в портовых коммерческих судах, 99 по жалобам греков или на греков; никакой веры к сим людям иметь невозможно; везде какой-то беспокойный дух, везде гнусные обманы. Если где составится приятельское общество из 15 или 16 человек и замешается между ними один грек, то прощай веселие: тотчас рождаются раздор и вражда. Их много служит в Черноморском флоте и морские офицеры других наций так хорошо это знают, что формально их чуждаются и других сношений, как по службе, с ними не имеют.

Конечно, Греция была некогда посреди всеобщего мрака блестящей точкой, которая, увеличиваясь, сделалась источником света, разлившегося по всему земному шару. Всякая нация имела свой славный период, и эти самые греки заимствовали у других народов и потом усовершенствовали художества, науки и изощрили этот вкус изящного, которому мы более всего дивимся. За блистательною, хотя и порочною жизнью последовало продолжительное тление; воскресения никогда не будет. Еще такого примера не было, и персияне Фет-Али-шаха совсем не Кировы персы, и египтяне Махмед Али-паши не построят пирамид. Магометанское варварство, как хлад, всё мертвит. Как от сильного мороза притупляется яд всех зловредных насекомых и растений, так и от него греки окоченели; но пусть они отойдут, пусть, согретые свободою, соединятся в политическое тело: тогда мы увидим! Разве дунет хороший ветер с Невы или из Альбиона, разгонит и заглушит этот смрад.

Что нам толкуют беспрестанно о Гомере и Еврипиде, о Сократе и Платоне, о Демосфене и Есхиле, о Солоне и Ликурге, о Фемистокле и Эпаминонде? Зачем указывают на других славных греков, которые позднее явились, на этих святителей, благочестивых, красноречивых и златоустых отцов Восточной церкви? А разве цари-пророки не были иудеи, и сам Богочеловек разве погнушался родиться между ними? А что такое потомство этих иудеев? Нет, что бы ни говорили господа филеллины, как бы ни призывали тени великих мужей древней Греции, лучи их бессмертия сквозь тьму времен не отражаются на этой вонючей грязи.

Люди, которые любят находить сходства, говорят, будто греки характером похожи на французов, а другие будто на немцев; тех, кои знают многих греков, спрашиваем мы: видели ли они хотя одного из них веселонравного? Они все угрюмы, мрачны и улыбаются только сделанному ими злу. Правда, вместе с тем они болтливы и легкомысленны; но сей последний недостаток производит в французах самые любезные качества: обходительность, незлобие, иногда, так сказать, неумышленные одолжения, и в самом простом французе нередко встречаются порывы великодушия, о котором греки и понятия не имеют. Как немцы, любят они умствовать; но всё их многоречие для того только, чтоб скрыть истину, тогда как всякий немец от чистого сердца ищет находить истину и готов показать ее целому свету. Народы просвещенные, вы, которые так усердно вступаетесь за тех, коих не знаете, вы со временем будете обижаться всяким с ними сравнением. А вы, молдаване и валахи, которые более двух веков от них страдаете, потомки славян и римлян вместе, вы, в которых недавно мы осуждали неосторожно привитые пороки, вы можете всей Европе дать ответ. Самая ненависть ваша к грабителям и развратителям вашим уже показывает в вас зародыш всего доброго.