Ярослав Голованов - Заметки вашего современника. Том 3. 1980–2000

Мужчина как-то затормошился, вскочил, помог ей сумки установить, плащ повесить и усадил на своё место. Лицо его постоянно светилось какой-то беспомощной, смущённой улыбкой, да и женщина эта явно была смущена, даже слегка покраснела, пальчиками оттягивала воротник тоненького свитера, выпятив нижнюю губу, смешно отдувалась, дула себе в нос, как дуют женщины, отгоняя с лица прядь волос.

— Ну, я пойду, — с той же смущённой улыбкой сказал мужичонка, быстро дотронулся до её руки и стал протискиваться к выходу. В ответ на недоумённый взгляд своей более молодой подруги, женщина эта ответила, всё так же смущаясь и отдуваясь:

— А он не едет, он нам места занимал…

На улице — стылая предрассветная темень, а мужичонка этот торопится на вокзал, бьётся в этой жестокой толпе, только затем, чтобы занять ей место, чтобы смотреть на неё несколько минут, дотронуться до руки…

Мужичонка подошёл к окну вагона и тихо побарабанил пальцами по стеклу. Она ответила ему слабым взмахом руки. Потом я видел, что он отошёл, остановился, постоял некоторое время, снова вернулся к окну, но уже не барабанил, а только пронзительно смотрел на неё, беспомощно улыбаясь, страдая от непроницаемости толстого стекла…

Господи, что за чудо — жизнь!

Вот говорят, молодёжь приврать любит. По моим наблюдениям, старики врут нисколько не меньше, а порой даже больше.

Я беседовал с Владимиром Ивановичем Яздовским. Ему 70 лет. Авиационный медик и космический биолог. Вспоминая встречи с Королёвым, он рассказывал:

— Я говорю: «Слушай, Сергей…»

Лопни мои глаза, если Королёв позволял Яздовскому называть себя на «ты»! Позднее я говорил об этом с Наташей Козаковой, которая работала с Яздовским и демонстрировала журналистам разных собак на пресс-конференциях.

— Да что вы! Когда к нам должен был приехать Сергей Павлович, Яздовский устраивал накануне аврал, всё чистили-прибирали, он ходил за Главным конструктором на цыпочках шаг в шаг, и даже помыслить нельзя, чтобы он обращался к Королёву на «ты»…

Беда даже идеального режима состоит в том, что он в лучшем случае печётся о том, чтобы сделать своих подданных богатыми. А надо стремиться сделать их счастливыми. Тут, как говорят в Одессе, «две большие разницы».

Катаев написал в «Советской культуре» о Леониде Когане. А ведь это, пожалуй, закономерно. Очень многие хорошие русские писатели, включая Льва Толстого, Горького, Пастернака, тяготели к музыке и стремились что-то сказать о ней, воспринимая музыку (кроме, пожалуй, Тургенева) на уровне примитивном, мало что в ней понимая. Точнее, я хочу сказать, что литературный их дар не выделял их из массы обычных любителей музыки. И даже если они хорошо описывают музыку, то это не значит, что они столь же глубоко чувствуют её. Связи между этими двумя мирами нет.

Труднее всего фотографировать зверей, мастерства надо больше: их нельзя расставить, попросить улыбнуться…

Великая нация потому ещё великая, что может позволить себе иметь недостатки, в соизмерении с её достоинствами — ничтожные. Неужели так трудно понять, что постоянно себя приукрашивая, замазывая морщины, выдавая желаемое за действительное и просто скрывая (от кого? От себя самих?) какие-то свои доморощенные недостатки, мы не возвышаем, а принижаем свою страну, свой народ. В таком сокрытии внутри всегда находится страх неких разоблачений, а как можно уважать трусость?

Зачем же вытирать после мытья ложки и вилки, если уж затрачено столько усилий на создание нержавеющей стали!

Стоит мне приехать в Переделкино и прожить там хотя бы один день, как появляется и ширится во мне страх перед Москвой, укрепляется желание долгой неподвижности. Тишина Переделкино засасывает меня, как болотная топь, но как же приятно не сопротивляться!

Корни духовного мира человека — в природе. Больше им просто не из чего расти! Чем разнообразнее её формы, щедрее её краски, тем и душа человеческая совершеннее. Нельзя винить кочевников пустынь или тундры за то, например, что их песни заунывны, а в музыкальных инструментах три, а подчас и одна струна. Или может ли вечная, всегда одинаковая фантазия тропиков породить в человеке духовное разнообразие?

Всё это спорно и, вероятно, отыщутся обратные примеры, но, оглядывая историю, мы не видим ни одного мирового шедевра ни в какой области духовной жизни, которые созданы были бы в пустыне, тундре или тропической чащобе. Связь духа и природы ещё надо изучать.

Возраст Вселенной — 22,5 миллиарда лет (данные 1978 года). Кто больше?!

Самка спрута откладывает яйца всего раз в жизни и через три дня после этого умирает. Надо очень жалеть спрутов: ведь ни один из них не знал материнской ласки.

«…Да нет, я не раздваиваюсь… Я разтраиваюсь и от этого расстраиваюсь…»

Владимир Прохорович Амалицкий открыл в 1899 году на берегах Малой Северной Двины целое кладбище огромных пресмыкающихся пермского периода.

Познакомился с самым молодым в стране генеральным директором. Он командует Вологодским станкостроительным производственным объединением Минстанкопрома СССР. Фуга Николай Георгиевич. 30 лет. Не пьёт, не курит. Рост 195 см при весе 86 кг. Красавец. То, что бабник, видно за версту. Пишет стихи, но никому не показывает. В шкафу рабочего кабинета стоит двухпудовая гиря. Мы с Ильюшей Гримером просто влюбились в него. Совершенно обворожительный мужик [8] Очерк о Н. Фуге был опубликован в «КП» 4.12.83. !

Николай Георгиевич Фуга.

Белоозеро, первое упоминание о котором относится к 862 году, в XI–XII веках был большим городом уличной застройки с мощёными улицами. Здесь развивалось косторезное ремесло и ювелирное дело. Искусные металлурги и кузнецы особенно славились производством замков. С 1238 года — это центр удельного Белозёрского княжества. А вокруг росли монастыри: Спасо-Каменный (1265), Спасо-Прилуцкий (1371), Корнилиево-Комельский (1497), Кирилло-Бе-лозёрский (1397), Павлово-Обнорский (1413), Ферапонтов-Глушицкий.

«14 июля из города Никольска отправился добровольцем на фронт один из лучших, честных и всей душой преданных революции, организатор ячейки коммунистов, уездвоенком дорогой товарищ И. С. Конев. Такие люди умеют побеждать или умирать героями. До скорого свидания, дорогой товарищ».