Ярослав Голованов - Заметки вашего современника. Том 3. 1980–2000

Турбинер вернулся на свой завод, но когда его назначили главным инженером, от должности отказался: ему было скучно. Перед войной он был главным конструктором авиазавода № 165 и вместе с ним был в эвакуации в Куйбышеве, а потом вернулся в Москву. Тут он узнал о ядерной бомбардировке Японии и захотел сконструировать советскую атомную бомбу. Один из его заводских коллег подсказал, что бомбой якобы занимается Курчатов, а сидит он где-то в р-не метро «Сокол». Турбинер поехал. В трамвае он разговорился с молочницами:

— Тебе атомная бомба нужна? Так это через две остановки…

Курчатов сразу его принял.

— Я — профессиональный конструктор… — сказал Турбинер.

— Тогда я поставлю перед вами невиданную задачу, — сказал Курчатов и дал Турбинеру телефон Харитона.

Турбинер встретился с Харитоном в Институте химфизики, где тот жил.

— Нужно создать такую систему, — сказал Харитон, — которая размещалась бы под брюхом самолёта, сбрасывалась и взрывалась в 100–200 метрах от земли…

Технического задания как такового у Харитона не было. Турбинера познакомили с Зерновым, с Михаилом Яковлевичем Васильевым — специалистом по взрывчатым веществам из НИИ-6, с Николаем Александровичем Терлецким — тоже из НИИ-6. Он сам наладил контакт с КБ, которое занималось авиабомбами.

На Новорязанской улице, где размещалось 1-е Главное управление Совмина и сидел Ванников, Турбинеру дали кабинет. В КБ авиабомб ему предоставили всю документацию, чертежи Пе-2. За отправную точку своих расчетов он взял самую тяжёлую бомбу, которую мог поднять Пе-2. К концу 1945 года уже стали вырисовываться габариты, и Турбинер сказал Харитону, что может сделать компоновку. Физики Турбинер не знал, и Харитон объяснял ему сам принцип действия бомбы. Уже к марту 1946 года были готовы чертежи общего вида в масштабе 1:10. Потом в ЦАГИ Турбинер обсуждал с Христиановичем вопросы аэродинамики, и Христианович организовал продувку модели бомбы в аэродинамической трубе. Турбинеру не нравилось соотношение диаметра бомбы к её длине. Киносъёмка во время испытаний весовых макетов в Крыму на полигоне, которым командовал генерал Чернорез, показала, что бомба летит плохо, качается, но, правда, не кувыркается. Потом Турбинер рассказал об этом Христиановичу, который сделал несколько замечаний по аэродинамике. Надо было сделать стабилизаторы, перенести центр тяжести бомбы ближе к носу, поскольку нос был стальной, а хвост — алюминиевый. Якобы Христианович показывал чертежи бомбы Сталину, и Сталин, посмотрев их, якобы, сказал: «Как наметили, так и делайте…» [178] Во что я не очень верю: не тот ранг был у С. А. Христиановича. . Терлецкий работал над центральным зарядом, а Турбинер — над общей компоновкой и над инициаторами. В июне 1946 Турбинер был назначен начальником научно-конструкторского сектора. Он разбил всю работу по узлам. Как раз в это время с благословения Сталина организовали Арзамас-16, куда бомбисты и переехали зимой 1946 года.

Турбинер был, очевидно, незаурядным конструктором, работа закипела. Он отверг барометрические высотомеры, ратовал за радиовысотомеры, специально сочинил ТЗ [179] ТЗ — техническое задание. для «радистов» из Горького. Существовало пять подразделений: корпуса, КБ по автоматике, лаборатория по автоматике, отдел центрального заряда и отдел технологической оснастки, которая могла сэкономить много времени. Окончательный сборочный чертёж появился, когда большинство деталей были уже в металле. Турбинер заказал специальный карусельный станок, на котором можно было точить сферические детали разного диаметра, заказал литейные формы для ВВ, которые делали на заводе № 21 в Горьком, директором которого был Амо Сергеевич Елян. К 1947 году почти всё было готово. Турбинер считал, что он сэкономил около полутора лет.

В конце 1948 года в Арзамасе-16 появились Духов и Алфёров. Активно общались с Турбинером. Алфёров говорил о себе: «Я — отец высотного торпедометания» (у него до этого было торпедное КБ в Махачкале). Духов хорошо разбирался в конструкциях, но руководителем был слабым. Когда уже собрали первую бомбу Турбинера, его вызвал Зернов. Там уже сидел Духов. Зернов сказал:

— Мы решили назначить двух заместителей главного конструктора [180] Ю. В. Харитона. : Духова — по конструкциям и Алфёрова — по испытаниям. А вас мы бы хотели назначить заместителем Духова…

— А зачем это мне? — спросил Турбинер. — Первый образец сделан, замечаний по нему нет. У меня и так всё получилось. Я не могу принять ваше предложение…

Зернов погрустнел. Через несколько дней Харитон сказал Турбинеру:

— Вы будете моим помощником…

Странная должность… Очень ответственной была работа над инициаторами. Делать их теперь поручили Михаилу Павловичу Пузырёву, Александру Петровичу Павлову и Владимиру Константиновичу Лилье — специалистам по взрывателям. Это были крепкие профессионалы, но ничего нового они не сделали. Турбинер придумал свой оригинальный инициатор. Щёлкин, который был первым замом Харитона по экспериментам, испытал инициаторы, всё сработало очень хорошо.

Турбинер жил в Арзамасе-16 один, жена с ним не поехала, и был рад вернуться в Москву. Около полутора лет он в Москве работал помощником Харитона…

Обо всём этом он рассказывал мне в Москве, в своей квартире на Речном вокзале.

Вот такая интересная история. Могу к ней добавить. Турбинер был в Арзамасе-16 телом инородным: физики его, разумеется, не признавали, конструкторов-оборонщиков он знал плохо. Зернов же с Духовым дружили ещё со времен учебы в МВТУ. Турбинер явно выпадал из этой компании.

В Арзамасе-16 был самый свирепый в истории России режим секретности. Никто не знал, чем занимаются в соседней комнате. Турбинер не знал, что мы уворовали у американцев бомбу, не знал о том, что готовятся её испытания, и о самих испытаниях узнал чуть ли не из газет. Харитон говорил мне о Турбинере рассеянно, так, будто он едва его помнит. Не мог даже сказать, жив ли он. Вообще Харитон произвёл на меня неприятное впечатление. Напомню: его отец был журналистом, работал в какой-то кадетской газете в Петрограде. После октябрьского переворота он уехал в Ригу и там тоже работал в какой-то оппозиционной русской газете. В 1940-м коммунисты пришли в Ригу, отца арестовали и отправили в лагерь. Спрашиваю Харитона:

— Юлий Борисович, ведь вы довольно часто встречались с Берией. Вы не поинтересовались у него судьбой вашего отца?

Долго молчал. Потом говорит:

— Такой вопрос мог бы помешать моей работе…

У меня прямо дух перехватило от этих его слов!

Из Арзамаса-16 мы возвращались вместе с Харитоном в его «царском» вагоне. Вечером ужинали, очень мило болтали, его постоянная настороженность, всесторонний контроль над каждым сказанным словом несколько притупился. Подъезжаем утром к Москве, стоим у окна, беседуем.