Ярослав Голованов - Заметки вашего современника. Том 2. 1970–1980

Несовершенство духа. Прелестная мягкая зима в Малеевке. Тишина такая, что в ушах звенит. Тепло, уютно, читаю «Хаджи-Мурата», пишу о морских чудовищах, т. е. живу так, как мечтал жить многие последние месяцы. А на сердце опять что-то вроде неладно, опять чего-то не хватает. Но чего?! Шума? Человека рядом, который бы порушил это долгожданное одиночество? Сам не знаю…

Старею. Смотрю на мальчишек, которых помню совсем маленькими: Витька Гофман, Саша Росляков, Антон Аграновский. Они кружатся вокруг девчонок, заполночь играют в бильярд, напропалую пьют водку. А я не то чтобы не мог всего этого делать, а не хочу! И это — ужасно!

«Земля! Земля!» — крикнул 12 октября 1492 г. в 2 ч ночи вовсе не безвестный матрос с флагманского корабля «Санта Мария», на котором был Христофор Колумб, а с плывущей рядом «Пинты». И звали этого матроса Родриго де Триано. (См. Варшавский. А. Колумбы каменного века. М.: Знание, 1978.)

Вы скажете: «Какая разница?» А мне почему-то нравятся такие уточнения…

Из того факта, что редкий человек не мечтал жить или в прошлом (как я), или в будущем (как особенно молодёжь), можно сделать только один вывод: людям всегда было трудно жить.

Одиночество, оно не более, чем одиночество. Оно замечательно уже тем, что оно есть. Но не надо ждать, что одиночество способно породить нечто неизвестное твоей душе. Оно может только упорядочить, успокоить твои чувства, разложить по местам мысли, но само по себе — оно бесплодно.

Малеевка, 8-я комната 2-го коттеджа. Встаю в 8.30. Делаю зарядку и иду в халате на первый этаж умываться. Стелю постель. Иду в главный корпус завтракать. Со мной за одним столом сидят: старый глухой молдавский писатель Шехтер, толстый, мордастый, много чего знающий и в общем славный писатель Кузьмин, и два студента-медика (сейчас время студенческих каникул). После завтрака я делаю круг вокруг усадьбы и сажусь писать, а если погода очень хорошая — иду на лыжах. В 13.30 — водяной массаж. Звоню в Москву. Обедаю и делаю ещё один круг, большой, с захватом куска леса. Потом ложусь и читаю. Но читаю не то, что хочется, а то, что надо для газетной работы. Потом ещё работаю часа 2, до 19.30. Ужин. Кино или рулетка. Или беседа с Каганом [426] Каган Юрий Моисеевич — академик, физик-теоретик из Института атомной энергии им. И. В. Курчатова. . Обязательная прогулка перед сном. Кефир. Валерианка. «Голос Америки». И наконец чтение, но уже не того, что надо, а того, что хочется (сейчас это Л. Толстой и Рильке). Я мог бы жить так годами и написал бы не меньше Дюма.

Первый разговор с Игнатенко о кругосветном путешествии.

3.2.79

Из рассказов Ю. М. Кагана:

О Сахарове.Андрей Дмитриевич Сахаров, сын физика Сахарова, автора школьного задачника по физике. Воспитывался в интеллигентнейшей семье. Специализировался как физик-теоретик под руководством академика Тамма. К моменту начала работ над водородной бомбой в составе группы теоретиков, которую возглавлял Тамм, попал в зону [427] «Зоной» физики называли секретные ядерные центры. В данном случае это Арзамас-16. , где показал себя не только очень талантливым теоретиком, но и человеком большой инженерной, изобретательской сметки. Он жил в зоне много лет. Там заработал и звание академика (не будучи никогда членом-корреспондентом!), и три золотые звезды Героя.

Советская научная иерархия глазами американцев. Карикатура из журнала «Discover», август 1986 г.

Чтобы понять Сахарова, надо понимать князя Мышкина из «Идиота» Достоевского. Это человек с обострённым чувством ответственности, с обострённой совестью. Моральные терзания в связи с участием в создании ядерного оружия, которые мы приписываем лишь американцам (Оппенгеймер и др.), к счастью, не только им были присущи. Сахаров смутно чувствовал, что он обязан сделать что-то во благо человека, во благо своей страны. Абсолютно никем не побуждаемый, он пишет свои размышления (весьма наивные) — политические, экономические, социальные. В этой давней первой работе он предвосхищает многие будущие события. В разгар «холодной войны» он пишет о том, что надо прекратить конфронтацию с США, пишет о китайской угрозе, впервые среди самых неотложных проблем называет проблему охраны окружающей среды.

Андрей Дмитриевич Сахаров.

Одновременно он (по слухам!) пишет письмо Хрущеву, в котором возражает против испытаний на Новой Земле 50-ти и 100-мегатонной водородной бомбы, поскольку эти испытания смогут вызвать радиационное заражение значительных площадей. Вместо того чтобы вызвать его, поговорить, разделить его заботы об общем деле, объяснить ему, что делается в области нормализации советско-американских отношений, его лишили права работать в зоне, вызвали в Москву и определили на какое-то незаметное место в ФИАН [428] ФИАН — Физический институт им. П. Н. Лебедева Академии наук СССР. . В ответ на это Сахаров пишет новое сочинение, которое хотя и носит принципиальный характер, но не содержит никаких призывов к изменению строя, там нет критики власти и т. п. Это сочинение ещё больше усилило его изоляцию.

В это время у Андрея Дмитриевича умерла жена, оставив ему троих детей. Он и раньше был человеком несколько запущенным, никогда не обращал внимания на свою внешность, подолгу не стригся, ходил в несвежих рубашках, носил калоши, когда их уже никто не носил. А тут быт совсем его начал закапывать. На счастье (или на беду?..), он женился во второй раз на вдове сына поэта Эдуарда Багрицкого, погибшего на фронте. Вторая жена его была очень умная и волевая женщина, резко критически настроенная по отношению к советским порядкам, поскольку в её семье многие были невинно репрессированы. Под влиянием искусственной изоляции, отторжением от дел с одной стороны, и бесед с женой — с другой, Сахаров становился всё более критичным. Само его имя, три звезды Героя, делали из него, помимо даже его воли, некоего лидера оппозиции. И оппозиционеры, различные, как их называют, «внутренние диссиденты», невольно сплачивались вокруг него. Как человек совестливый, он не мог обманывать их доверия и, таким образом, всё более укреплялся в этой роли.

Что представляют собой нынешние политические взгляды Сахарова, сказать трудно…

О Капице.Получив в 1978 г. долгожданную Нобелевскую премию, Капица стал готовиться к поездке в Стокгольм. Поскольку по ритуалу на вручении лауреат должен быть во фраке, встал вопрос о фраке. Обычно люди, которые не носят фрака, берут его напрокат в специальной фирме, которая занимается этим прямо в Стокгольме. Так поступают подавляющее большинство лауреатов. Но Пётр Леонидович сказал по этому поводу историческую фразу: