Ярослав Голованов - Заметки вашего современника. Том 1. 1953-1970

Потом говорили по теме нашего визита: хотим заказать статью для «КП».

— Статью написать не могу: я пишу книгу, это — главное. Всё, что я скажу в статье, я лучше и полнее скажу в книге. Кроме того, приходится много ездить. В этом году я уже 10 раз ездил за границу. Вот сейчас 7 декабря снова еду в Италию читать лекции в университетах 4 городов. Надоело? Да, иногда, конечно, не хочется… Зачем я летал в Бухарест? Просидел в президиуме два дня только ради того, чтобы услышать, что китаец ответил конголезке? Но, говорят, надо ездить, иначе с Запада тоже перестанут ездить… Поэтому книга продвигается с трудом.

— Вот вы предлагаете мне тему: «искусство быть зрителем». Это очень трудная тема. Помню, на выставке Пикассо в Москве один мужчина стоял и кричал: «Шарлатан! Шарлатан!» Его попробовали утихомирить, а потом спустили с лестницы. После этого у музея дежурила милиция. А ещё помню дягилевский балет в Париже. В ложе со мной сидел один француз. Он тоже кричал: «Долой! Занавес!» Другой француз ударил его биноклем по голове. «Быть зрителем», то есть решать этическую задачу через искусство, это самое сложное. Пишите о скромности. Это — корень. О скромности поведения, манеры общения, скромности в оценках. Любопытно: работ астрономов почти никто не понимает. Но никто и не говорит, что это — шарлатанство! А о живописи вправе говорить все. И говорят! Этакая беспардонность! Помните эту фразу: «Эта штука посильнее «Фауста» Гёте…» [57] Оценка И. В. Сталиным поэмы М. Горького «Девушка и смерть». Очень слабая горьковская вещь. И пошло…

Я спрашиваю:

— Илья Григорьевич, мы с друзьями, говоря о вас, всегда недоумеваем: почему Сталин всё-таки не посадил вас? Вы с ним встречались, разговаривали?

— Ни разу. Я бывал вместе с ним, видел его много раз, но говорить приходилось только по телефону. Он сам позвонил мне как-то перед самой войной, мы долго говорили… Он испытывал ко мне какую-то нездоровую любовь (смеётся). Знаю только двух людей, которые с ним спорили и не сели: Литвинов и я. Я вернулся из Испании и снова собирался в Испанию, но мне не давали паспорт. Я написал Сталину. Он позвонил и сказал, что ехать не надо, что Испания кончается, и мне там делать нечего. Я начал спорить. Он рассердился. Но паспорт мне дали, и я уехал. После возвращения из Испании мне почему-то решили дать орден «Знак Почёта». Сталин вычеркнул меня из списков: «Пусть ему испанцы ордена дают!» А ведь до этого сам наградил именно за Испанию орденом Красной Звезды. Нет, он и в любви своей был опасен (улыбается)…

Разговор заходит о современной молодёжи:

— Я различаю три поколения молодёжи после революции. Последнее — ваше. Это поколение молчальников. Вы думаете, это не беспокоит наших руководителей? Конечно, беспокоит! Я говорил об этом с Сусловым. Умный человек, книжник, правда… Что это поколение будет делать, когда придёт к власти? А ведь они уже приходят! Они какие-то бескрылые. Смотрят, где бы получше устроиться, как бы не поехать по распределению… Это болезнь современной молодёжи…

Я говорю:

— Молодёжь всегда ищет, многое воспринимает по-своему и неверно. Ей свойственно переоценивать ценности, изобретать велосипеды. Вспомните ваш же «День второй»…

— В «Дне втором» Володя мучался потому, что гибла старая интеллигенция. Он чувствовал, что гибель её неминуема. Но там есть и Коля, жадный до жизни человек. Он приветствовал всё! Он ел и хорошее, и плохое, и горькое, и сладкое, и от всего был в восторге. Он не знал искусства, но он был в восторге! Это были свиньи, но это были крылатые свиньи! А теперь? Я получил письмо из Магнитогорска: «Хочу знать, как жить рождённым в 1938 году…»

Мы с Юркой задавали Илье Григорьевичу много разных вопросов, в частности просили подсказать автора для статьи. Он назвал Казакевича, Веру Панову, Виктора Некрасова. Кстати, о Некрасове он и до этого вспоминал («Кто из наших писателей знает живопись? Очень немногие. Вот Некрасов, он понимает живопись…»). Несколько раз вспоминал он Слуцкого. Говоря о Пастернаке, обронил такую фразу: «Теперь все, даже Грибачёв [58] Грибачёв Николай Матвеевич (1910–1992) — писатель, Герой Социалистического Труда, главный редактор журнала «Советский Союз». , считают, что сборник стихов Пастернака надо издать».

Говорили о смелости. Эренбург рассказывал, как к нему пришёл пьяный хулиган из местных, рассказывал о своём стороже Иване Ивановиче. Почему-то вспомнили Павлика Морозова. Потом разговор зашёл о воспитательнице испанских детей. Когда беседа наша коснулась разведчиков, Илья Григорьевич уже нас слушал, но, по моим наблюдениям, слушает Эренбург с меньшей охотой, чем говорит. Говорить он умеет, пауз мало, нить разговора держит крепко, и, чтобы «повернуть» беседу, надо его перебивать, выхватывать из его рук «вожжи».

Собака Тайга тёрлась мордой о мой новый чёрный костюм, оставляя на нём дым белой шерсти. Милая, ласковая, большая собака. Где-то в глубине дома невпопад куковала механическая кукушка: часы показывали совсем другое время.

Было очень темно, когда мы уходили. Он проводил нас до крыльца, сунул нам в руки свою маленькую смуглую ладошку. У меня с собой была его книга «Французские тетради», я хотел попросить автограф, но не решился.

Пройдёт несколько лет, прежде чем я пойму, что все писатели без исключения с превеликим удовольствием ставят автографы на своих книгах. И ещё больше лет, прежде чем сам пойму, как это приятно.

Фрагменты из выступления И. Г. Эренбурга в клубе «Дружба» в феврале 1961 года:

— Это трогательно, когда в 1961 году люди говорят об искусстве… Ещё при жизни Чехова в 1888 году уже говорили, что наука обгоняет искусство. Но Жолио-Кюри любил живопись, Ланжевен — поэзию, Эйнштейн — музыку. Спор о гибели искусства смешон. Мне было бы интересно узнать не то, живо или умерло искусство, а сузился или расширился круг его потребителей, это для меня важно…

Родители дают детям образование и думают, что этого достаточно. Знаний только одних точных дисциплин — недостаточно. Какая утилитарная польза от искусства? Такая же, как от ракеты, летящей к Венере: познание мира…

Что такое досуг? Искусство быть читателем и зрителем… Говорили, что Гамлетов столько, сколько актёров играло Гамлета. Неверно. Гамлетов было столько, сколько было зрителей…

Живописная культура у нас более заброшена, чем музыкальная, не говоря уже о литературе. Шостакович — явление долгое и большое. Нельзя за один день осмотреть Эрмитаж, если любишь искусство. Зримый мир, разгаданный художником, даёт полную свободу живописному отражению. Абстрактная живопись существовала всегда. Орнамент — разве это не абстрактная живопись?

Самое противное в человеке — равнодушие. Равнодушие — это торжество мещанской сущности.