Илья Старинов - Мины ждут своего часа

Все дни до выздоровления я навещал Риту, ухаживал за ней и наконец высказал ей то, что до тех пор не говорил ни одной девушке.

Зрение у Риты полностью восстановилось. Мы были счастливы. Нам казалось, ничто и никогда не разлучит нас. Ничто и никогда…

В апреле 1933 года Рита провожала меня в Москву: я получил перевод в центральный аппарат Наркомата обороны.

— Устроюсь, и ты приедешь ко мне, — говорил я, стоя на перроне. — Обещаешь?

Не отнимая руки, Рита молчала.

— Что с тобой? Почему молчишь?

Рита сжала мои ладони:

— Не беспокойся… Все будет хорошо…

У меня отлегло от сердца.

— Пиши чаще.

— Да…

— Я буду ждать писем!

— Да…

Перрон давно скрылся из глаз, а я все еще стоял п тамбуре. Безотчетная тревога владела мною. Слишком пристально смотрела на меня Рита, слишком односложно отвечала.

Наконец я подавил волнение.

«Ничего, — сказал я себе. — Все утрясется, все устроится».

И ошибся.

Началось с разочарования в новой работе. Разбирая бумаги, составляя ответы на запросы, тратя долгие часы на скучные канцелярские дела, я чувствовал себя не в своей тарелке. И ничто поэтому не приносило радости. А поводы для нее были. Вместо трех кубиков в петлицах появилось сразу две шпалы. Получил хорошую комнату в центре города. Повысился оклад…

Единственной отдушиной было преподавание в школе, где тоже готовили партизан.

Однако именно в столице я убедился, что подготовка к будущей партизанской борьбе не расширяется, а постепенно консервируется.

Попытки говорить на эту тему с начальником моего отдела М. Сахновской ни к чему не приводили. Сахновская осаживала меня, заявляя, что суть дела теперь не в подготовке партизанских кадров (их уже достаточно!), а в организационном закреплении проделанной работы.

Нерешенных организационных вопросов действительно накопилось множество. Но решали их не в нашем управлении.

Будущий легендарный герой республиканской Испании Кароль Сверчевский успокаивал: сверху, мол, виднее.

Я тоже верил в это. Но все труднее становилось примирять с этой верой растущий внутренний протест.

Состояние было подавленное.

Встретившиеся в Москве друзья по 4-му Коростенскому Краснознаменному полку горячо советовали поступать в академию.

Я внял их доводам. Сам начал чувствовать, что мне недостает очень многих знаний. Правда, я и сам дважды уже делал попытки поступить в Военно-транспортную академию. И меня дважды отставили из-за болезни сердца. Но теперь мне стало казаться, что тогда я просто не проявил должной настойчивости, напористости.

Ознакомившись с программой отделения инженеров узкой специальности, где учились старые товарищи, убедился, что смогу, пожалуй, сразу поступить на второй курс. И дерзнул…

Числился я по-прежнему в отделе Мирры Сахновской. Это была опытная, энергичная, мужественная женщина, награжденная в числе первых орденом Красного Знамени. Позже я узнал, что она острее меня переживала недостатки в нашей работе. Все ее дельные предложения отвергались где-то наверху… Я доложил ей о своем намерении. Сахновская одобрила его, написала аттестацию и благословила на учебу.

Остальное зависело от начальника нашего управления Я. К. Берзина. Он-то уж мог помочь мне преодолеть преграды на пути в Военно-транспортную академию.

Имя Яна Берзина мало о чем говорит современной молодежи: в годы культа личности Сталина он был оклеветан, уничтожен и предан забвению. А в пору моей молодости советские юноши и девушки много читали и слышали о самоотверженности, находчивости, бесстрашии этого выдающегося революционера.

Весной 1906 года группа рабочих-боевиков совершила налет на магазин, чтобы экспроприировать деньги для нужд партии. Такие операции в латышском крае проводились неоднократно, и о них положительно отзывался В. И. Ленин [3] См В. И. Ленин. Соч., т. 11, стр. 190–191. .

В тот раз операция провалилась. Полиция стала преследовать ее участников. Спасаясь от преследователей, юный Петр Кюзис (так в действительности звали Я. К. Берзина) с пистолетом в зубах переплыл реку Огре. Полицейские ранили смелого юношу и схватили его. Суд состоялся в Ревеле. В момент, когда был совершен налет, Кюзису не было еще 17 лет. Это спасло его от расстрела, но не спасло от тюрьмы.

Выйдя из заключения осенью 1909 года, Петр Кюзис уехал в Ригу и стал активно работать в подполье. Однако вскоре юношу опять задержали. Он был одним из авторов антиправительственных листовок и участвовал в их распространении. Арестованного выслали в Киренский уезд, Иркутской губернии.

Началась война. Кюзис достал документы на имя Яна Карловича Берзина и бежал из ссылки в родную Ригу.

Член партии большевиков с 1905 года, Я. К. Берзин участвовал после Октября в вооруженной защите Советского государства, а после окончания гражданской войны много лет возглавлял одно из управлений штаба РККА.

О Яне Берзине шла слава как о простом, душевном человеке. И, направляясь к нему за помощью, я не испытывал ни робости, ни тревоги.

Ян Карлович поддержал меня. Полученные от него рекомендации пересилили заключение медицинской комиссии.

Резолюцию о зачислении меня в Военно-транспортную академию наложил тогдашний ее начальник С. А. Пугачев.

Семена Андреевича Пугачева тоже безгранично уважали в армии. На его груди красовались орден Красного Знамени, ордена Бухарской и Хорезмской республик. Еще во время гражданской войны я не раз слышал о С. А. Пугачеве. Высокообразованный офицер генерального штаба бывшей царской армии, он активно участвовал в вооруженной защите октябрьских завоеваний. В 1934 году по рекомендации Г. К. Орджоникидзе и С. М. Кирова ЦК ВКП(б) принял его в партию…

Итак, сам Пугачев наложил резолюцию на мое заявление. Но… старший писарь отказался внести в списки мою фамилию: не спущен лимит.

Спорить с писарем, если за его спиной стоит грозный лимит, — дело бесполезное! Пришлось потратить около двух недель, чтобы попасть на прием к начальнику военных сообщений Красной Армии товарищу Э. Ф. Аппоге.

— Видите, как все просто, — расцвел старший писарь строевой части Военно-транспортной академии, получив оформленную по всем правилам бумажку.

Я предпочел промолчать…

Предстояло взять последний рубеж: поступить прямо на второй курс. Пугачев пытался отговорить меня от этой затеи.

— Вам будет слишком трудно.

На выручку пришел начальник железнодорожного факультета Дмитриев — «Кузьмич», как ласково называли его за глаза слушатели.

— Да ведь Старинов и так много лет упустил. А время такое, что медлить обидно… Пусть попробует! — деликатно возразил он начальнику академии, поглаживая пышные усы.