Илья Старинов - Мины ждут своего часа

— Разрешите ознакомиться с обстановкой.

— В оперативном отделе. Ну и у инженеров, конечно…

Я отправился сначала к начальнику инженерного управления фронта.

Здесь меня не порадовали. В составе инженерных войск фронта остались только два понтонных и три саперных батальона. Остальные инженерные части попали в окружение, связь с ними потеряна.

Вместе с начальником инженерного управления мы распределили наши скромные силы и средства по магистралям, где следовало создать заграждения в первую очередь. Группа моя разбилась на три отряда.

Полковнику Овчинникову и майору Афанасьеву выпало создавать заграждения в треугольнике Витебск — Полоцк — Лепель. В их распоряжение выделялся батальон трехротного состава, несколько тонн взрывчатых веществ, несколько сот противотанковых мин, достаточное количество бикфордова шнура и детонаторов. Зато других принадлежностей для взрывания они получили, как, впрочем, и все другие, явно недостаточно. Овчинников сразу решил, что будет действовать па направлении Витебск — Полоцк. Майор Афанасьев стал на лепельское направление.

В центре мы расположили отряд под командой майора Уманца. Ему предстояло создать заграждения на магистрали Минск — Борисов — Орша.

Третий отряд, возглавляемый майором Ковалевым, имел задачу прикрыть направление Могилев — Минск.

Уманец и Ковалев также получили по нескольку тонн тола, противотанковые и противопехотные мины. Только Уманцу мы дали мин и взрывчатки немного больше: его участок выглядел опаснее.

Некоторое количество взрывчатки и мин ТМ-35 я оставил в резерве. Их мы тщательно замаскировали в лесу под Оршей. Там же обосновался и наш КП, опекаемый лейтенантом Г. В. Семенихиным.

В те исполненные трагизма дни мне пришлось не раз бывать в штабе Западного фронта. На моих глазах он оправлялся от «шока», полученного в первые часы войны. Я видел, как споро действовали штабные командиры, как налаживалась связь с войсками. Здесь уже лучше знали обстановку, предвидели развитие событий.

Помнится, на второй или третий день по прибытии я получил возможность представиться командующему фронтом. Д. Г. Павлов, заметно похудевший, даже осунувшийся, искренне обрадовался загражденцам.

— Действуйте, Вольф! Все используйте для устройства заграждений! Достаточно ли у вас средств?.. Мало?.. Постарайтесь достать еще. Мины, мины нужны! Слышишь, мины!

Я не стал напоминать недавнего нашего разговора, когда он выразил недовольство тем, что на предстоящих учениях слишком много внимания будет уделено устройству, а не преодолению заграждений.

Отпуская меня, командующий обещал позаботиться об обеспечении оперативно-инженерной группы. И действительно, службы фронта помогали нам всем, чем могли.

Но командовать фронтом и даже жить генералу армии Д. Г. Павлову оставалось недолго. 1 июля 1941 года постановлением Государственного Комитета Обороны командование Западного фронта было смещено.

На место Климовских стал генерал-майор Г. К. Маландин, а во временное командование войсками вступил генерал-лейтенант А. И. Еременко.

Я видел Павлова в момент ареста. Казалось, этот чрезмерно утомленный, похоже даже надломленный, человек испытывал чувство долгожданного облегчения. Наконец-то с него снимали ответственность за войска целого фронта, командовать которым ему было явно не по плечу.

Чего греха таить! Никто из командиров, давно знавших Павлова, не считал его достаточно подготовленным для тех высоких постов, которые он занимал в последние два-три года. Но он служил верой и правдой. Неукоснительно выполнил и последние указания сверху: «не поддаваться ни на какие провокации»…

И вот теперь его снимали. Видимо, по наивности командующий фронтом полагал, что на этом карающая десница Сталина остановится. Не думал Дмитрий Георгиевич, что и сам он и его ближайшие помощники будут немедленно принесены в жертву, дабы спасти авторитет опростоволосившегося «величайшего и мудрейшего провидца».

Павлова сразу арестовали, а затем и расстреляли. Вместе с ним разделили горькую участь начальник штаба фронта генерал-майор Климовских, командующий артиллерией генерал-лейтенант Клич и ряд других, безусловно, заслуженных командиров.

В особенности поразил меня арест Н. А. Клича.

В его честности и невиновности я был убежден. Разве не от Клича слышал я каких-нибудь две недели назад о благодушии верхов, о том, что стране и армии угрожает смертельная опасность, а карьеристы и слепцы не желают этого видеть?

Н. А. Клич делал все, чтобы повысить боеспособность артиллерии округа. Но у него отнимали тягачи, снимали его людей с позиций на… оборонительные работы, забирали у него старые пушки с боеприпасами, а взамен присылали новые без снарядов.

Что же мог сделать Клич?!

Протестовать? Он протестовал, но его осаживали, тупо повторяя, что «товарищ Сталин все знает и обо всем заботится». Не выполнять приказы? Нет, этого Клич сделать не мог. Он обязан был их выполнять…

В штабе Западного фронта опять появились растерянность и уныние. Аресты выбивали у людей почву из-под ног. Никто не был уверен в своем завтрашнем дне. Все слишком хорошо помнили тридцать седьмой год.

Расправа над командованием Западного фронта дурно сказалась и на войсках. Ведь всем внушали, что Павлов — изменник, и солдаты начинали с подозрением поглядывать на других генералов.

Насколько нервозной была обстановка, хорошо говорит такой трагикомический эпизод.

В день, когда арестовали Павлова и других командиров, я долго не мог никому доложить о ходе работ по устройству заграждений. Наконец пробился к новому начальнику штаба фронта генерал-майору Маландину. Но тому хватало других печалей, и он направил меня it одному из штабных командиров.

Этот командир беседовал с каким-то незнакомым мне майором.

— Разрешите? — осведомился я.

Командир поднял голову, и лицо его побелело, щека задергалась в нервном тике. Незнакомый майор вскочил и вытянулся по стойке «смирно».

В недоумении потоптавшись на месте, я сделал шаг вперед, чтобы изложить суть дела.

И тогда тот, к кому я явился с докладом, залепетал вдруг какие-то жалкие оправдания:

— Я был в войсках и делал все… Я ни в чем не виноват…

Он смотрел мимо меня. Я невольно оглянулся, и тут меня как обухом по голове ударило. За моей спиной, тараща глаза, стояли два командира-пограничника. Памятуя неприятное происшествие на мосту под Вязьмой, я давно уже никуда не ездил без пограничников, помогавших налаживать взаимодействие с охраной объектов. По привычке взял их и теперь. Они-то и вызвали смятение. При появлении людей в зеленых фуражках потерял самообладание волевой опытный командир, обычно не терявшийся в самой сложной боевой обстановке.