Иван Новиков - Вера Хоружая

Лицо прокурора стало малиновым. Председатель прервал ее:

— Обвиняемая, прекратите агитацию, говорите только о себе, иначе я лишу вас слова.

— Защищая комсомол, — возразила Вера, — я тем самым защищаю и себя как секретаря ЦК комсомола. Фашистская клевета на нашу организацию должна быть разоблачена…

— Обвиняемая, я лишаю вас слова…

Обстановка в суде особенно накалилась, когда начался допрос свидетелей обвинения. Вот в зал вошел высокий молодой человек. Не поднимая глаз на окружающих, он, поминутно сбиваясь, стал давать ложные показания. Со скамей подсудимых полетели злые, хлесткие окрики:

— Провокатор! Иуда! Сколько тебе заплатили?

Еще больше ссутулившись, провокатор переступал с ноги на ногу, не осмеливаясь взглянуть в сторону тех, на кого клеветал. И без того запутавшись, он понес сплошную околесицу, когда адвокаты повели перекрестный допрос. Окончательно сбившись, предатель мямлил что-то невнятное, и судья не мог выручить его даже наводящими вопросами.

Зал гневно гудел. То с одной, то с другой скамьи летели едкие реплики.

Зал клокотал, и провокатора Турского отпустили.

Еще больший протест вызвал допрос свидетелей обвинения — офицеров дефензивы Козловского и Снарского. Когда они появились в зале заседаний, возмущенные подсудимые вскочили и закричали:

— Вон палачей!

— Убийцы!

— Ваши руки в крови! Прочь отсюда, гады!

Для такого протеста были веские основания. После массовых арестов в пригороде Белостока — Петрашах и в городе Вельске были устроены специальные лагеря, в которых «обрабатывались» арестованные. Козловский и Снарский, изощряясь там в пытках, добивались угодных им показаний. Они до смерти замучили коммуниста Яна Петрачука, отбив ему легкие.

— В шею палачей! Смерть кровопийцам!

— Долой дефензиву!

Судья кричал, угрожал. Когда же увидел, что не в силах унять разгневанных арестованных, то приказал полиции силой удалить всех из зала. Заседание было прервано.

Шли дни, недели, процесс продолжался, то и дело прерываемый подсудимыми. Трудно было определить, кто здесь сильнее — судьи или подсудимые.

Наконец начался завершающий период суда — последнее слово заключенных.

— Что обвиняемый просит? — нарочито подчеркнуто произнес судья слово «просит».

А тюремный партийный комитет решил: подсудимые ничего не должны просить. Они могут требовать или с презрением отказываться от всяких просьб к суду. Те, кто объявил о своей принадлежности к партии, должны еще раз использовать трибуну суда для защиты партии от клеветы.

Судья вызвал высокого кудрявого, симпатичного парня. Это был молодой рабочий, уже прошедший хорошую революционную школу. Шел он нарочито медленно. Его медлительность взвинчивала прокурора. Блюститель фашистской законности густо покраснел.

— Чего обвиняемый просит? — сдерживая раздражение, спросил он.

Парень улыбнулся, хитро прищурив один глаз, и сказал:

— Если не виновен, то просить не о чем, если виновен, то просьба не поможет…

В зале началось веселое оживление. А парень иронически поклонился и так же медленно, невозмутимо пошел на свое место.

Друг за другом к месту допроса подходили подсудимые и коротко заявляли:

— Не виновен. Ничего не прошу.

— Ничего не прошу.

— От последнего слова отказываюсь.

Затем вызвали Роману Вольф.

Это была уже опытная подпольщица. За ее плечами — богатая большими событиями жизнь. В 1915 году ее семья была сорвана войной с места и заброшена на юг Украины. Еще совсем молоденькая девушка связалась там с большевиками-подпольщиками и в 1916 году вступила в партию. Активно участвовала в Октябрьской революции на Украине. В годы гражданской войны была секретарем Харьковского и Гомельского подпольных комитетов партии, заместителем и начальником политотдела дивизии. После войны работала в ОГПУ.

События на ее родине, в Польше, не давали ей покоя. Краковское восстание 1923 года Романа встретила с восторгом, тяжело переживала его подавление и наступившую затем реакцию.

— Я должна быть там, — не раз говорила она Феликсу Эдмундовичу Дзержинскому.

— Вам и здесь хватает работы, — отвечал он.

— Нет, мое место там, среди трудящихся Польши. И именно сейчас, когда там так тяжело. У меня есть опыт подпольной работы. И в конце концов я оттуда родом, я должна быть там.

Дзержинский уступил ее настоянию:

— Хорошо, езжайте.

Роману Вольф направили в Западную Белоруссию, где еще полыхал огонь партизанской борьбы. Там она возглавляла Вильненский, Белостокский, Брестский окружные комитеты партии. В Бресте ее и арестовали. Вместе с Верой одновременно она проходила по «процессу тридцати одного». Опытная, политически образованная коммунистка, «Елена» оказывала огромное влияние на Веру. Все ее советы Вера принимала как обязательные.

Об одном жалела Вера: «Елена» была несколько замкнута, и не всегда ее можно было вызвать на обстоятельный разговор. Особенно не любила она делиться воспоминаниями. А сколько интересного знала!

…Судья спросил «Елену»:

— Что обвиняемая просит?

— Я ничего не прошу, — решительно заявила она. — Я требую прекратить клевету на коммунистическую партию, единственную защитницу трудового народа!

— Я лишаю вас слова! — закричал судья.

— Затыкая мне рот, вы не скроете правды. Весь мир теперь увидит, что коммунисты не террористы и диверсанты, а политическая партия рабочих и крестьян!

Полицейские уже приближались к ней, а она продолжала:

— Наша партия рождена самим народом, и вам ее не убить, как не убить народ!

Романе Вольф затыкали рот, а она под одобрительный гул подсудимых продолжала призывать к революционной борьбе.

Дошла очередь до Николая Орехво. Он начал говорить. В зале царила настороженная тишина. Подсудимый рассказал, как дефензива засылает в компартию провокаторов, и, чтобы оградить себя от них, коммунисты иногда в порядке самозащиты вынуждены уничтожать предателей. Так, в частности, было с Гуриным [13] Исключенный из Коммунистической партии Западной Белоруссии в 1925 году, Гурин (Морозовский) пошел на прямое сотрудничество с полицией, стал платным провокатором. Он выдал полиции многих революционеров. 16 марта 1928 года член КПЗБ С. А. Клинцевич застрелил провокатора, за что был приговорен польским буржуазным судом к пожизненному заключению. В 1932 году вместе с другими видными деятелями КПП и КПЗБ прибыл в Советский Союз. .

Судья прервал Николая Орехво и пригрозил ему удалением из зала. А он стал излагать политику партии по национальному и крестьянскому вопросам.

— Удалить из зала! — приказал судья.

Полицейские схватили Орехво под руки и потащили его к выходу. Тогда подсудимые женщины по команде Веры сомкнулись с мужчинами в проходе, образовав плотную пробку. Полицейские толкали Орехво вперед, а Вера, Люба и другие уцепились за него и тянули к себе с криками: