Екатерина Фурцева - «Я плачу только в подушку». Откровения «первой леди СССР» [litres]

Удивляет отношение руководителей других министерств, которые считают мою работу сплошным праздником. Даже не удивляет, а злит. До слез! «Разве это работа – по театрам ходить, да по заграницам ездить?» Ладно бы так считали какие-нибудь темные люди, не имеющие представления о руководящей работе. Но министры и их замы должны понимать, что в министерстве культуры не баклуши бьют, а работают. И как работают! Кто считает, что руководить культурой это пустяки, может хотя бы попробовать организовать очередные гастроли Большого театра в Западной Европе. Сразу же поймет, почем фунт лиха. А ведь гастроли – это еще не самое сложное. Работаем не покладая рук и нарываемся на такое пренебрежительное отношение. Обидно. Возможно, руководить культурой приятнее, чем промышленностью, но никак не легче. Даже – труднее. Другие министры могут позволить себе стучать кулаком по столу и требовать. А я все больше уговорами действую. У меня же – артисты, музыканты, художники. Ранимые люди, одним словом. К каждому ключик подбирать надо. Когда очень сильно рассержусь, то говорю – а знаете ли вы, сколько пользы приносит культура. Не только духовной, но и материальной, в доход государству. Словами их не пронять, а вот цифры уважают. Сразу начинают объяснять, что они, дескать, пошутили. Я в таких боях закаленная. Еще в 29-м, когда работала в районном физкультсовете, то и дело слышала – какой, мол, толк от вашей физкультуры, баловство одно. Тогда и научилась защищать свое дело от глупых нападок. Когда нападают на дело, которое я делаю, злюсь больше, чем когда нападают на меня. Нападки в свой адрес еще могу простить, но нападки на дело – никогда. Надо быть последним дураком, чтобы критиковать то, в чем не разбираешься. Но я давно заметила – чем меньше понимания, тем больше нападок. Те, кто считают мою работу сплошным праздником, не слушали ни одного моего отчета. Сидели на заседании, но не слушали, занимались своими делами.

Вот написала сейчас все это сгоряча, а потом подумала, что в чем-то они и правы. Моя работа для меня настоящий праздник, потому что я очень ее люблю. Я любое дело делаю с удовольствием, но нынешняя моя работа приносит мне не простое, а огромное удовольствие. Потому и работаю. На памятники не надеюсь и не рассчитываю. Вспомнили бы добрым словом, и то хорошо. С недавних пор начала задумываться о том, какую память я оставлю после себя. Раньше об этом не думала. Наверное, о таком начинаешь думать с возрастом. Старею. Сопротивляюсь, как могу, но годы берут свое. Нет, это у Николая годы берут, а у меня – отвоевывают. По чуть-чуть. Но все равно отвоевывают, и это печально. В душе чувствую себя молодой.

Маришка жалеет, что я не министр просвещения. А то бы она упросила меня добавить к каникулам еще один месяц. Я бы, наверное, согласилась. Маришке ни в чем не могу отказать.

В 20-е годы было принято объяснять все плохое пережитками прошлого. Мы верили, что скоро одолеем все пережитки и заживем иначе. Начнется новая замечательная жизнь. Жизнь стала много лучше. Не сравнить с тем временем. А вот люди лучше не стали. Наоборот – стали хуже. Парадокс! Часто вспоминаю коммунистов, с которыми я начинала работать. Это были настоящие коммунисты. Настоящие. Раньше были коммунисты, а теперь – члены партии. Это разные понятия. Тогда к секретарю обкома мог прийти со своей бедой кто угодно. Примет, выслушает, поможет. А как же иначе? Коммунист не должен отгораживаться от народа. Сотрудники с любым делом могли смело идти к первому секретарю. Надо, так надо. А сейчас я, министр культуры, по две недели жду, пока меня соизволит принять Суслов. Ему некогда. Чванство развели невероятное. Только что кланяться не заставляют. Мне все это очень не нравится. Нарочно веду себя по-простому. Иногда моя простота граничит с грубой фамильярностью. Но что поделать? Иначе не проймешь, очень уж толстокожие. Меня критикуют за то, что я пытаюсь заработать «дутый авторитет». Я ничего не зарабатываю, просто у меня другой стиль работы. Ко мне несложно попасть на прием. Я лучше дела отложу на вечер, но выслушаю человека. Никто же не приходит просто так, чтобы попить чайку с Фурцевой. У всех какое-то дело. А я – министр, высшая инстанция. Если я не помогу, не разберусь, то кто тогда разберется? В отделе культуры ЦК можно месяц ждать приема. И не факт, что станут вникать в каждое дело. Отправят ко мне или еще куда, отпихнут от себя подальше. Они это любят – отпихивать. Хватаются лишь за то, что им выгодно. Если кто придет жаловаться на Фурцеву, то его выслушают. А когда в 69-м чуть не сорвались гастроли Кировского театра в Японии, отдел культуры даже не почесался. Всего-то и надо было, что снять трубку и отдать распоряжение. Как обычно, все пришлось делать мне. Но я министр культуры, и с другими министерствами мне приходится договариваться, просить пойти навстречу. На это уходит больше времени. А ЦК – это ЦК. Распоряжения ЦК выполняются всеми. Не важно, из какого отдела они исходят. Мне в свое время было трудно привыкать к тому, что я теперь не секретарь ЦК, а министр. Начну требовать, а мне в ответ – вы нам не приказывайте, у нас свое начальство есть! Знай, мол, свое место. Стала учиться не приказывать, а договариваться. Раньше все было иначе. Когда работала секретарем райкома, «договариваться» ни с кем в других учреждениях не было необходимости. Попросишь – сделают. А теперь сразу же начинается торг. Мы вам то, а мы вам это. Хорошо еще, что у меня министерство культуры. Могу дефицитными билетами отблагодарить или пропуском в Дом актера. Знаю, что у некоторых ответственных товарищей есть тетрадки, в которые они записывают, кто им обязан и кому они обязаны. Такая вот бухгалтерия. С одной стороны – живем все лучше и лучше, а с другой – жить все труднее.

Имею привычку неожиданно являться на какое-нибудь совещание в министерстве. Не выступаю, а просто сажусь в уголочке и слушаю. Такой прием помогает оценить работу управлений и отделов. Сотрудники очень быстро перестают обращать на меня внимание, и совещание идет своим ходом. Сегодня присутствовала на гастрольном совещании в театральном управлении. Выступающие говорили правильные речи о расширении творческого обмена между республиками, но конкретных предложений было мало. В гастрольной работе много лет наблюдается перекос, с которым никак не могут справиться. От желающих выехать на гастроли в Крым, в Прибалтику или в Закавказье нет отбою. Понятно – курортные места. В Минск или в Ашхабад желающих ехать много меньше. А в Сибирь приходится загонять чуть ли не силком. Как при царе на каторгу. И всегда находятся «объективные» причины для того, чтобы оправдать гастроли в нужном месте. Все хитрят, но почему из-за этих хитростей должны страдать советские граждане? В Иркутске любят искусство не меньше, чем в Севастополе или Риге. Иногда приходится слышать возмутительные высказывания – поеду туда-то, если дадут «заслуженного» или квартиру. Хуже всего, когда это говорят члены партии. Пресекаю такие разговоры на корню. Прекрасно помню всех, кто пытался торговаться со мною или с моими сотрудниками. Они все у меня на карандаше. Если позволяют себе что-то подобное во второй раз – принимаю меры. Подобное поведение – самый простой способ никогда не получить звание, награду или что-то еще. Не выношу таких вот «барышников». Вообще не люблю несознательных людей. С такими коммунизма не построить. Всегда ставлю в пример Магомаева и Шульженко. Они ездят выступать повсюду. Объездили с гастролями всю страну и никогда не торгуются.