Валентина Краскова - Серые кардиналы Кремля

Но не только этот страх побуждал его к подобному шагу. «Старец» был категорически против войны и желал заключения мира с Германией. Неизвестно, как бы разворачивались события, если бы в решающие июльские дни 1914 года Распутин находился в окружении своих венценосных покровителей. Известен текст телеграммы, направленной Распутиным из Тюмени, в которой содержится непосредственная угроза царю: «Не объявляй войны, прогони Николашку… если объявишь войну, зло падет на тебя и царевича». Однако Николай II проявил в этом вопросе решительную непоколебимость. Он слишком беззаветно любил свою страну, чтобы временной капитуляцией перед кайзером давать отсрочку неизбежному развитию событий. Он уступил лишь перед требованием отстранить от главного командования войсками своего дядю, Николая Николаевича.

Интригу против великого князя «старец» провел достаточно хитро, играя на сокровенных струнах души Александры Федоровны. Он убедил ее в том, что если Николай Николаевич останется на своем посту, то это в конечном итоге нанесет непоправимый урон самодержавию и приведет к потере трона. Царем станет Николай III — великий князь. Императрица, в свою очередь, внушила эту мысль своему супругу, и в результате Николай Николаевич был отправлен на Кавказ, подальше от столицы, а верховным главнокомандующим стал сам Николай II.

Смена верховного командования явилась одним из ключевых моментов в кризисе верхов в годы первой мировой войны. Он чрезвычайно важен еще и потому, что положил начало последнему этапу разложения русской монархии — так называемой «министерской чехарде». Суть ее состояла не столько в частой смене министров, сколько в их качественной замене. Прежних сановников, так или иначе противившихся воле Распутина, заменяли откровенными ставленниками «старца».

Чтобы понять, к каким политическим последствиям вела «министерская чехарда», следует поближе познакомиться с личностями тех, кого Распутин снабдил министерскими портфелями. Прежде всего он позаботился о министерстве внутренних дел: туда был назначен А. Н. Хвостов, а его товарищем стал возглавивший департамент полиции (и, следовательно, охрану «старца») С. П. Белецкий.

Еще в бытность свою нижегородским губернатором Хвостов получил прозвище «Соловей-разбойник». Затем он решил стать депутатом IV Думы, где возглавил фракцию крайних правых. Своей конечной целью он видел кресло председателя Совета министров. Этот «уродливо толстый, с милым лицом и горящими глазами», — по описанию современника, — 40-летний деятель характеризовал себя в беседе с жандармским генералом А. И. Спиридовичем таким образом: «Я есть человек без задерживающих центров. Мне ведь решительно все равно, ехать ли с Гришкой (Распутиным. — В. К.) в публичный дом или с буфера под поезд сбросить». Он производил на окружающих впечатление «бандита с большой дороги», «невежды в политике и в полиции».

Под стать ему был и поставленный во главе департамента полиции С. П. Белецкий. К моменту назначения на должность он являлся уже вполне морально разложившимся субъектом: с одной стороны — «примерный муж», а за пределами семьи — устроитель «афинских вечеров». По свидетельству очевидца, этот «разжиревший, с одутловатым посиневшим лицом, заплывшими глазами и сиплым голосом» государственный деятель «производил впечатление нравственно опустившегося, спившегося человека».

Но в компанию высших полицейских чиновников, помимо Хвостова и Белецкого, также входил некий князь М. М. Андроников. Это был жулик и проходимец высокого класса. Он нигде не служил, у него не было состояния, но тем не менее он жил на широкую ногу. В его огромной квартире была комната, разделенная на две половины: в одной была спальня, а в другой — молельня. Здесь уединялись молодые люди, как с самим Андрониковым, так и без него. Он был вхож в самые влиятельные сферы. Министры допускали его к себе, опасаясь его грязного языка, способного погубить любую репутацию. Сам себя Андроников называл «адъютантом Господа Бога», «человеком в полном смысле», «гражданином, желающим как можно больше принести пользы своему Отечеству». И такой человек во время аудиенции привел царицу в полный восторг, о чем та сообщила своему мужу. Следует ли удивляться после этого, что русское самодержавие постепенно клонилось к своему закату?

В этот судьбоносный для России момент высшие кадровые перестановки в правительстве не могли не повлечь за собой серьезных неприятностей. И что ужаснее всего — они совершались недостойными людьми. Один из проходимцев и авантюристов И. Ф. Манасевич-Мануйлов, по примеру Хвостова и Белецкого, решил провести в премьеры своего приятеля Б. В. Штюрмера. Через петроградского митрополита Питирима — ставленника Распутина — он внушил «великому старцу», что Штюрмер именно тот человек, который нужен на посту премьера. Штюрмер получил назначение, но ненадолго. Коллеги-министры презирали его за бесчестность, неумение связать двух слов и неспособность даже председательствовать. Но до того, как он покинул свой высокий пост, в эпицентре скандала оказался Манасевич-Мануйлов, которого Штюрмер сделал своим секретарем.

В августе 1916 года товарищ директора Московского соединенного банка И. С. Хвостов обратился с жалобой к директору департамента полиции Климовичу, занявшему этот пост после впавшего в немилость к Распутину Белецкого. В жалобе говорилось, что Мануйлов шантажирует банк, требуя 25 тыс. рублей. По совету Климовича Хвостов передал Манусевичу требуемую им сумму, предварительно записав номера кредитных билетов. Тот был пойман с поличным и арестован. Этот арест вызвал настоящий шок у царицы, Распутина и Штюрмера. Тем более что Манусевич дал понять, что выступит с губительными для них разоблачениями. Ценой увольнения двух министров юстиции, которые не соглашались освободить арестованного проходимца, а также путем давления Александры Федоровны на своего супруга Манусевич был освобожден. Лишь после убийства Распутина он вновь предстал перед судом и понес наказание за содеянное преступление.

Однако после этого случая «старец» понял, что ему нужна «своя юстиция». Другой проходимец, карточный шулер и скупщик бриллиантов, игравший при нем роль секретаря, посоветовал Распутину провести в министры юстиции сенатора Добровольского. Но последний оказался таким низкопробным субъектом, что даже Распутин запротестовал, заявив, что такая «юстиция» ему не подходит.

Последним крупным «вкладом» Григория Распутина в очередную реконструкцию Совета министров было назначение министром внутренних дел А. Д. Протопопова, товарища председателя Государственной думы. Этот человек стал ненавистен для Думы и русской общественности даже более самого Распутина. И по иронии судьбы (или жуткой закономерности, которая привела впоследствии к свержению самодержавия) никем так не дорожили царская чета и «старец», как Протопоповым. Все усилия Думы и других влиятельных кругов, требовавших его отставки, оказались безуспешными. Более того, после смерти Распутина позиции Протопопова окрепли, и он по сути занял место прежнего фаворита. Протопопов как личность и политик — по свидетельствам современников — был совершеннейшим ничтожеством. В своих многолетних усилиях добыть «белые штаны» он не останавливался ни перед какими нравственными преградами. Даже родной брат презирал его. «Мелкий, дрянненький человек… — писал он в своем дневнике. — Целыми днями таскается по высокопоставленным лицам». На своем посту он был настоящей пародией на государственного чиновника. В то время по рукам ходило стихотворение с рефреном: «Про-то-Попка знает, про-то-Попка ведает».