Валентина Краскова - Серые кардиналы Кремля

Французы тоже очень нервничали, и видно было, что недовольны нами. Еще в январе 1916 года во время своего пребывания в Петрограде члены делегации Думерг и Кастельно ездили в Царское Село и к своему изумлению увидели там тяжелые орудия, присланные для нашего фронта из Франции…

Мне сообщили, что петроградскую полицию обучают стрельбе из пулеметов. Масса пулеметов в Петрограде и других городах вместо отправки на фронт была передана в руки полиции.

Одновременно появилось весьма странное распоряжение о выделении Петроградского военного округа из состава Северного фронта и о передаче его из действующей армии в непосредственное ведение правительства с подчинением командующему округом. Уверяли, что это делается неспроста. Упорно говорили о том, что императрица всеми способами желает добиться заключения сепаратного мира и что Протопопов, являющийся ее помощником в этом деле, замышляет спровоцировать беспорядки в столицах на почве недостатка продовольствия, чтобы затем эти беспорядки подавить и иметь основание для переговоров о сепаратном мире…

10 февраля мне была дана высочайшая аудиенция. Я ехал с тяжелым чувством. Уклончивость Беляева, затягивавшего ответы на важные вопросы, поставленные Особым Совещанием, нежелание царя председательствовать — все это не предвещало ничего хорошего.

Необычайная холодность, с которой я был принят, показала, что я не мог даже, как обыкновенно, в свободном разговоре излагать свои доводы, а стал читать написанный доклад. Отношение государя было не только равнодушное, но даже резкое. Во время чтения доклада, который касался плохого продовольствия армии и городов, передачи пулеметов полиции и общего политического положения, государь был рассеян и, наконец, прервал меня:

— Нельзя ли поторопиться? — заметил он резко. — Меня ждет великий князь Михаил Александрович пить чай.

Я заговорил об ужасном положении наших военнопленных и о докладе сестер милосердия, ездивших в Германию и Австрию, государь сказал:

— Это меня вовсе не касается. Для этого имеется комитет под председательством императрицы Александры Федоровны…

При упоминании об угрожающем настроении в стране и о возможности революции царь прервал:

— Мои сведения совершенно противоположны, а что касается настроения Думы, то если Дума позволит себе такие же резкие выступления, как прошлый раз, то она будет распущена.

Приходилось кончать доклад:

— Я считаю своим долгом, государь, высказать вам мое личное предчувствие и убеждение, что этот доклад мой у вас последний.

— Почему? — спросил царь.

— Потому что Дума будет распущена, а направление, по которому идет правительство, не предвещает ничего доброго… Еще есть время и возможность все повернуть и дать ответственное перед палатами правительство. Но этого, по-видимому, не будет. Вы, ваше величество, со мной не согласны, и все останется по-старому. Результатом этого, по-моему, будет революция и такая анархия, которую никто не удержит…

14 февраля Дума должна была возобновить свои занятия. За несколько дней до этого мне сообщили, что на первое заседание явятся петроградские рабочие с какими-то требованиями. <���…>

Открытие Думы обошлось совершенно спокойно. Никаких рабочих не было, и только вокруг по дворам было расставлено бесконечное множество полиции. <���…> Настроение в Думе было вялое… Чувствовалось бессилие Думы, утомленность в бесполезной борьбе и какая-то обреченность на роль чуть ли не пассивного зрителя. И все-таки Дума оставалась на своей прежней позиции и не шла на откровенный разрыв с правительством…

Стороной я узнал, что государь созывал некоторых министров во главе с Голицыным и пожелал обсудить вопрос об ответственном министерстве. Совещание это закончилось решением государя явиться на следующий день в Думу и объявить о своей воле — о даровании ответственного министерства. Князь Голицын был очень доволен и радостный вернулся домой. Вечером его вновь потребовали во дворец, и царь сообщил ему, что он уезжает в Ставку.

— Как же, ваше величество, — изумился Голицын, — ответственное министерство?.. Ведь вы хотели завтра быть в Думе.

— Да… Но я изменил свое решение… Я сегодня же вечером еду в Ставку.

Голицын объяснил себе такой неожиданный отъезд в Ставку желанием государя избежать новых докладов, совещаний, разговоров.

Царь уехал.

Дума продолжала обсуждать продовольственный вопрос. Внешне все казалось спокойным… Но вдруг что-то оборвалось, и государственная машина сошла с рельс.

Совершилось то, о чем предупреждали, грозное и гибельное, чему во дворце не хотели верить…»

Любые революционные преобразования ставят перед собой конкретные цели и задачи. Основная задача русской революции 1917 года заключалась в разрушении основ «старого капиталистического мира» и создании справедливого, социалистического «нового революционного мира». На горизонте таких великих свершений виделась главная цель: создание равноправного общества, в котором нет и не может быть места эксплуатации человека человеком. Исполнить столь благородную миссию взялись Ленин и его соратники по большевистской партии.

Без всякого скрытого подтекста можно сказать: хорошая была задумка и жаль, что она оказалась не жизнеспособной. Сам вождь русской революции не верил в ее свершение. Собственно говоря, он никогда и не ставил перед собой цель построить новое общество, которое бы основывалось на справедливости и равноправии всех граждан. Тут личные, цели и задачи Ленина резко расходились с целями и задачами социалистической революции, которую он возглавил. Ленину нужна была власть и ничего помимо власти. Все его помыслы на протяжении жизни были сконцентрированы на том, как «взять» власть и как удержать ее в своих руках.

Сама ленинская идея о мировой революции была парадоксальна. Причина этого — в индивидуальных качествах вождя мирового пролетариата. Ленин не верил в человеческую природу, в высшее начало в человеке. Владимир Ильич видел спасение лишь в том, чтобы держать человека в ежовых рукавицах. Он считал, что организовать людей можно лишь принуждением, муштровкой и насилием. Только таким путем, по его мнению, можно было достичь всеобщего благоденствия. Только этим можно объяснить странное и непонятное словосочетание «диктатура пролетариата».