Николай Трус - Великие скандалы и скандалисты

Томас, видимо, следует за Решетовской и в рассказе о том, что слава вскружила голову писателю после публикации «Одного дня Ивана Денисовича». Он начал заводить романы с женщинами значительно моложе возрастом, чем он. А на протесты Наташи отвечал: «Ты помогла мне написать одну книгу. Разреши им помочь мне написать другие». (В 1968 году, году написания «В круге первом» и «Ракового корпуса», Солженицын познакомился со своей будущей второй женой, тоже Наташей, Светловой, «блестящим математиком», как пишет Томас). Ревнивой Решетовской писатель объяснял: «Прощу понять меня. В моих романах я описываю много женщин. Уж не думаешь ли ты, что я нахожу их за кухонным столом?» (Опять-таки со слов Решетовской).

Томас пишет, что когда Светлова забеременела, она тем не менее попросила Солженицына не бросать свою жену. Она, мол, уже в таком возрасте, когда трудно начинать новую жизнь, а Светлова может и сама воспитать своего ребенка. Далее, согласно мемуаристу, Решетовская, возомнившая себя героиней и действующая согласно сюжету «Анны Карениной», решила броситься под поезд, написав кровью прощальное письмо. Под поезд она, однако, не бросилась, но отравилась. Ее спасли. Томас пишет, что Светлова просила прощения у Решетовской за то, что «отняла у нее мужа».

После вторичного развода с Решетовской Солженицын продолжал материально поддерживать ее. Он оплатил, в частности, ее расходы, связанные с лечением рака груди. В прошлом году, когда болезнь вновь вернулась, Решетовскую посетила Светлова, которая принесла ей в подарок радиоприемник. «Она показала, что заботится обо мне. Она как человек лучше, чем ее муж», — сказала Решетовская Томасу. Он пишет, что сейчас состояние здоровья Решетовской ухудшается. Она живет в своей маленькой квартире, «окружена фотографиями и другими воспоминаниями о своем бывшем муже. Хотя он живет в нескольких остановках метро от нее, Солженицын не навещает свою бывшую жену и не поддерживает с ней никаких прямых контактов».

А теперь о неожиданной концовке. Работая над биографией Солженицына, под самый конец проводимых исследований, Томас обнаружил, что Решетовская все-таки вышла вторично замуж, но не за вдовца Всеволода Сомова, а за Константина Семенова, писателя-кегебешника, который помог ей написать и отредактировать «Саню», выпущенную Агентством печати «Новости» (АПН). Этот второй свой брак Решетовская держала в секрете. «Но правда ли это?» — вопрошает Томас в своей книге.

Он попросил их общую знакомую «тактично осведомиться» об этом у Решетовской. Когда вопрос о втором браке был «тактично» поставлен перед ней, ее «словно громом поразило». «Неужели об этом известно? Это был мой тайный брак. Это значит, что Саня будет… Как ужасно! Костя спас меня после того, как Саню выслали. У меня не было работы, не было ничего. Я никогда не была агентом КГБ, клянусь!» Завершая пассаж о неожиданной концовке, Томас несколько мелодраматично пишет: «Сфинксом был не Саня. Им была Решетовская. Она и История»…

Такая вот история. И, конечно же, я был не прав, вякнув вначале нечто об О`Генри. Такие истории, такие неожиданные концовки типично русские и советские.

Эта женщина не умела рисовать, она мало смыслила в черчении, ей не преподавали историю искусств, университетские профессора не вводили в зыбкий мир отвлеченных понятий. У нее не было ничего, что позволяло бы предположить предначертанную судьбой роль. Она вообще родилась в боль-нице для бедных и должна была повторить тривиальный путь своих заурядных родителей. Но, тем не менее, 19 августа 1883 года в захолустном Самюр-на-Луаре появилась на свет крестьянка, которая станет диктовать моду аристократам.

…Она так и не научится рисовать, и сложные чертежи будут ей не под силу, она не пройдет курса истории искусств, она сама войдет в историю. Но это будет потом. А пока Габриэль в Мулене, она только что покинула ненавистные стены монастырского приюта, где томилась пять долгих лет. Свободна! Молода и красива! Правда, без денег. Но это такие мелочи по сравнению с радостями жизни, открывающей ей свои объятия.

Однако упоение свободой быстро проходит, а денег так и не прибавляется. Практичная Шанель имеет твердый характер и не чурается работы. Днем она служит в модном магазине, а вечерами… О, вечерами она спешит на крохотную сцену кабачка «Ротонда». Малышка Габриэль поет. И имеет успех у местных офицеров. Ей даже устраивают овации. Она мечтает о Париже, о «настоящей» сцене. Хотя голосок, конечно, так себе, но есть нечто, что не выскажешь словами и что понятно любому французу.

…Она влюбилась. в мужчину, который — единственный! — сказал ей правду о ее певческом «таланте». Это был некто Этьен Бальсан, ничем не выделявшийся офицер из ее свиты. Расстаться с мечтами о сцене было не так-то просто. Но еще труднее было отказаться от костюмов, которые придумывались, похоже, сами собой. Шанель с такой любовью шила и отделывала каждый из них.

Однако содержанке не положено работать. Пусть себе валяется до полудня в постели и упивается дешевыми романами. Бальсан, унаследовавший к тому времени огромное состояние, не афишировал свою связь с певичкой. Честно говоря, это был не ее мужчина. Он сумел разглядеть, чего в Шанель не было, но не увидел, что же в ней есть на самом деле, кроме хорошенькой фигурки и приятного личика.

«Ее» мужчиной стал Артур Капель. Красивый, безупречно элегантный, внимательный. — Потом в ее жизни будет много мужчин, о каждом из них она станет рассказывать то с восторгом, то с раздражением. Это будет зависеть от настроения: с чувством справедливости у великой «Мадмуазель» сложновато; только о Капеле она всегда будет говорить с любовью. Всегда… Он сумел разглядеть в ней — Шанель. Это с его поддержкой Габриэль открывает в 1913 году в самом центре Довиля — летней столицы Франции — свой первый магазин. «Шанель» — значится на спокойной строгой вывеске. Ее имя обретает свою жизнь и перестает принадлежать ей одной.

Надо признать, что хозяйка смела. Она носит почти что мужские костюмы, отказавшись от вычурных и загроможденных туалетов, она сняла корсет, она ходит на пляж в придуманном и сшитом ею же купальном костюме! Некоторые дамы были настолько шокированы, что падали в обморок.

Слава Шанель (как всегда немного скандальная) растет. У нее одевается баронесса Ротшильд. Шанель входит в моду и делает моду. Нет отбоя от богатых заказчиц, но… 1914 год. Первая мировая война. Шанель шьет платья для сестер милосердия…

Война смешала привычки, традиции, порядки, нарушила устоявшееся течение жизни. Нравы стали свободнее, а юбки короче. Костюмы-декорации остались в прошлом, удобного и элегантного костюма еще не было. Его придумает Шанель, а носить будем мы. И несколько поколений женщин до нас. И столько же, наверное, после нас. Юбка до середины икры, свободный жакет, отделанный тесьмой, изящные пуговицы… Что тут сложного? Но до Шанель его не было… Как не было и платья-рубашки, и многого другого, для нас столь же привычного. В Европе витал дух революции, большевики делали ее в России, Шанель — в мире. Мир моды был ею преобразован бескровно и элегантно. Она открыла двери салонов и выпустила моду на улицы. В ее костюмах стало удобно жить, а не только блистать на балах.