Юван Шесталов - В краю Сорни-най

О том, как прекрасна Обь, когда на ней лодки рыбаков, плывущих по течению, как прекрасен берег, когда зажжен костер.

Вот берешь ты острый нож и снимаешь кожу со стерляди. Ты, может быть, уже и не знаешь, что из этой кожицы в древности твои предки шили себе одежду. Давно уже нет той древности…

Сам ты ходишь в модном костюме, сшитом в ателье или на фабрике. О былом помнят лишь небо, вода и лес.

— Ты опять про былое? — уловив мой взгляд, говорит отец. — Былое — сказка темнее зимней ночи. И такая же длинная. Если так уж хочешь — расскажу. Только звали меня тогда еще Солвалом.

Солвал — Соленый Человек. Так назвали моего отца потому, что он родился в год, когда был соляной голод. А свое подлинное имя — Николай Тимофеевич — он получил потом, когда стал человеком. Длинна ли дорога к настоящему имени? Трудна ли она? И как найти правильную из многих дорог, открывающихся перед молодым парнем?

— Так слушай мою сказку, — начал отец.

«…Долго ли расти живому существу? Вырос Мирсуснэхум. Стал большой, как дерево.

«Наверно, ты хочешь землю глазами померить? — говорит ему мать. — Хочешь, так езжай. Кому-то надо нашу землю посмотреть, какая она стала».

И сел Мирсуснэхум на коня с пестрыми боками, А коня нашел на лужайке и сам его вымыл до блеска. И белое пятно, что было на лбу коня, засияло. Будто это серебряный месяц, будто это само золотое солнце…

Кланяется старуха сыну. И с вещими словами дает ему в дорогу шкурки мамонта, ястреба, щуки… А еще дала она обломок миски и сказала:

«Долго ли, коротко ли будешь ездить, вернешься домой — отдашь мне эти вещи. В беду попадешь — вспомни меня. Счастье будет — не забывай полученное от других…»

— Ты говоришь: спой! Но смогу ли я теперь? Голос мой стал скрипеть, как старый кедр, — глядя на обрывистый берег реки, вздыхает мой отец. Словно говорит не мне, а соснам и кедрам, которые корнями, как руками, держат берег мансийской реки, чтобы он не валился от унылых осенних дождей, от радостных ручьев тающего снега. Будто эти вековые деревья только и могут его понять.

Я буду слушать отца — Солвала, Соленого Человека. Его песня о жизни уведет к тому времени, о котором нам судить лишь по рассказам. И с тобой, мой читатель, я буду беседовать. Не все в рассказе отца сразу будет тебе понятно. Да и он хорошо знает лишь то, что видел сам. А край-то наш большой, а событий было много. Я и о них кое-что расскажу…

— Ты говоришь: спой! Но нет у меня сказки, нет у меня песни. Есть дума о жизни, которую прожил я вот на этой реке. Хочешь — послушай. Родился я в голодный год. Люди умирали, как рыбы в морозную зиму, когда лесные речки промерзают до дна. Не было, говорят, в тот год соли, не только мяса и орехов. Обыкновенную соль труднее золота было достать. Меня назвали Солвалом. Соленый Человек значит. И весь мой род стал носить это имя. Почему назвали — не знаю. Может, в нашем роду была соль? Может, из-за того, что я выжил? В такой трудный год выжил! А соленым оказался на самом деле: многим насолил я, — тянет отец, глядя в синюю даль Сосьвы.

Северная Сосьва… Левый приток Оби. С восточных склонов Урала сбегают ее первые струи. Вода ее уральских притоков будто хрустальная. Один из самых крупных притоков — Ляпин, по-мансийски его называют Саквом. Сакв — это бусинка. Сакв — река прозрачная, как бусинка. Зато правые притоки берут начало из болот. И хрустальная уральская вода окрашивается в темноватый цвет. Темновато-хрустальной становится наша Сосьва.

— Был я, наверно, не выше жеребенка, когда отец проиграл меня в карты. Проиграл меня отец, и стал я батраком у одного богатого манси, рабом стал…

Батрак, раб… Эти слова канули в прошлое. А ведь совсем недавно имели реальный смысл.

Ученый-этнограф И. С. Поляков написал книгу, которая вышла около девяноста лет тому назад.

Вот что там сказано:

«В половине прошлого столетия в Березове существовала даже торговля остяками: маленького остяка или остячку можно было купить за какой-нибудь двугривенный».

— …Того богатого манси, которому проиграли меня, за глаза называли Яныг-пуки-ойка. Большой Живот значит. А в лицо — Сорни-нянь. Золотой Хлеб значит. Этот Яныг-пуки оказался «добрым». Не бил меня, как других. А работать заставлял. С утренней и до вечерней звезды носился я, как собака в сезон охоты. Тянул невод со взрослыми, вычерпывал воду из лодок, солил и вялил рыбу. Хорошо сейчас. По Сосьве бегают моторные лодки. Не скрипит усталое весло, не каменеют руки от тяжелой гребли. Теплоход возит людей… А тогда на гребях ходили, нашего хозяина возили. Окаменеют руки — ноги выручают. По берегу бежишь, лямку тянешь — и лодка плывет против течения. Даже седобородые старики были быстроногими. Голод шевелит людей — и ноги резвее оленьих, и руки мастерами становятся. Не бил хозяин. А было больно. Не ногам больно, не усталым рукам, а сердцу. Как вспомнишь — до сих пор оно ежится, как рыба на снегу. Лето гнул спину, зиму гнул спину. Давно кончился мой срок, пора бы в дом родной. Соскучился по братишкам и сестренкам. Но Яныг-пуки не отпускал меня. «Сака емас! Хорошо! — говорил он. — Будет из тебя добрый работник». По следу зверя ходил — хорошо это было! Со зверя шкуру снимал — хорошо это было! Золотистый мех ложился в священный хозяйский сундук — вот что плохо было! Яныг-пуки в конце концов отпустил меня, даже «жалование» выплатил: дал горстку соли и немного муки. А было это в год большого снега. Дома по крыши заметало. Нелегко в такую пору ходить за зверем — снег зверю помогает, а не человеку. Нелегко и рыбу ловить. Пришел домой, а отец водкой забавляется. Купец приезжал в деревню. Соболей, белок забрал — водку привез, а хлеба не привез. Это сейчас в каждой деревне магазины — и хлеб, и сахар, и масло есть… А тогда либо ездили на ярмарку, далеко, за многие сотни километров, либо купец сам приезжал, когда он «добрым» быть хотел. Сейчас я не об этом. Каждый школьник про то знает. А может, и не знает, а? — Отец испытующе взглянул мне в глаза. — Может, и знаете, — начал он опять. — Да бумажно знаете, из красивых книг ведаете, А сердцем надо бы! Вот я и стараюсь рассказывать. Рассказывать не сказки. О, я совсем не против той древней мудрости, что притаилась в узористых сказаниях. Но в моей жизни случалось то, чего даже в сказках не было. Походив по моим запутанным следам, вы, возможно, что-нибудь поймете и в сегодняшнем дне. Так слушай… Не буду сказывать, как, вернувшись домой, я забрал в свои руки власть в семье и заставил всех работать. А подсмотрел все это я у Яныг-пуки. Он умел шевелить людей. Я учился у него и мечтал стать таким же богатым.

Чего ты удивляешься? Не надо удивляться. Богатым стать мечтал. Обыкновенным богатым. Таким, как Яныг-пуки. Сытой жизни каждый хочет. А другой мечты у нас и не было. Колхозы, социализм — это потом появилось. А тогда… что там говорить!