Юван Шесталов - В краю Сорни-най

«Мирсуснэхум идет по земле и видит всюду одно и то же: горе народов. Поднимается в Верхний мир, к создателю Вселенной — Нуми-Торуму. Слушает Торум печальный рассказ отыра и за страдания и лишения обещает счастье народам. В Нижнем мире, в царстве мертвых, только обещает он им счастье.

«Что им радость в царстве мертвых? Что им поздняя награда? Ты дай им иную долю, если дать ее ты можешь», — говорит Мирсуснэхум».

— Молились люди всем злым и добрым духам земли. Но все было напрасно.

И вот произошло чудо: кто-то услышал молитвы людей! Кто-то исполнил мечту людей! Свершилось чудо!

Кто это сделал?!

«Ленин! Большевики! Революца!» — говорят люди.

Так я услыхал впервые о Ленине. Может быть, тогда я и задумался о своем батрацком детстве.

«Неужели, — думал я, — мои братишки и сестренки больше не будут платить ясак?» Тогда, наверное, я и решил, с кем мне идти.

«Едет Мирсуснэхум, видит: гора. Высокая гора, заснеженная. Долго ли, коротко ли поднимался по склону, наконец достиг вершины.

Там по белому снегу рыжими лисятами бродят стада звезд, на волнах облаков легкой лодочкой плавает месяц. И вдруг видит: какой-то старец запрягает в маленькую нарту собаку и едет к нему.

«О, Мирсуснэхум, внучек! Крылатой ли птицей принесен ты сюда, летающим ли зверем ты сюда доставлен?» — заговорил старец, подъехав поближе.

А борода у него белая-белая.

«Растущий человек разве ездит по одним и тем же местам, разве плавает по одним и тем же водам?» — отвечает Мирсуснэхум, не сводя глаз с удивительной нарты, где сияет солнце.

Сидит солнце в нарте, а собака его возит.

«Погоди, внучек! Ступай ко мне в дом. Будешь гостем. А я скоро вернусь».

Открыл старик двери, крикнул:

«Люди, не обижайте моего дитяти! Кормите, поите его!»

Старик уехал, а он остался.

Вошел Мирсуснэхум в дом. Ни души. Сел на лавку, думая: «Он сказал: не обижайте его… Кто меня может обидеть? Здесь никого нет!» И зоркие глаза его замечают в заднем углу кусок шелковой занавески. Шелк зашевелился. Стало невыносимо жарко.

«Умереть можно от такой жары!» — молвил Мирсуснэхум.

Шелк зашевелился опять. Стало прохладнее.

«Теперь хорошо!»

Шелк зашевелился в третий раз. Вышла девушка, поздоровалась и пошла на улицу. Принесла с улицы оленьей грудины, разрезала мясо и в котел кипящий опустила. И вот дымится душистое оленье мясо на блюде. На один край блюда кладет она женский нож, на другой — мужской со словами:

«Если думаешь обо мне — ешь!»

Как может Мирсуснэхум не отведать?

Ночью старик приехал домой, а наутро Мирсуснэхум говорит старцу: «Разреши мне, отец, повозить солнце!»

«Съезди, только в дела людские не вмешивайся. Солнце погаснет».

Запряг собаку, посадил в нарту солнце и поехал. Ездил, ездил, в одном месте посмотрел вниз. Видит, люди дерутся, отнимают друг у друга рыболовные угодья, охотничьи угодья. Думает: «Спуститься бы вниз, бедным помочь». Да вспомнил наказ старика, тяжело на душе стало, а что поделаешь: солнце-то одно. Подъехал к дому. Убрал солнце, сразу стемнело.

Утром старец спрашивает:

«Как съездил, сынок?»

«Так себе съездил. Бедных людей обижают, а помочь нельзя».

«Если бы и я так думал, не было бы на свете ни солнца, ни людей. Народ что делает, так и должно быть: он сам себе хозяин».

«Разные хозяева бывают и люди разные», — сказал Мирсуснэхум и вернулся на землю».

— Почему я стал коммунистом? — задумчиво говорит отец.

Есть у меня об этом своя дума. Может, потому я стал коммунистом, что оказался очень «соленым». Трудно было меня, упрямого, шаманам переварить. Они хотели, чтобы повиновался им, не думая. Хотя и грезил уже духами, но кое-что хотел понять.

А главное — я им не был «родня». Уж очень близко рядом стояло батрачье детство. Вспомню, как я гнул спину, как Яныг-пуки с шаманом хлебали из одной чашки, которую я подавал к столу, и во мне словно зверь какой-то просыпается. Становлюсь похожим на медведя, не вовремя разбуженного в берлоге. Неравным чувствую я себя с ними. И мне больно. Не по пути, значит.

Коммунисты… Далеко было мне до них. Ведь я хозяином мечтал быть. К тому же в нашей деревне коммунистов не было, как и грамотных. Но когда из района приезжали уполномоченные, они не только кричали до хрипоты в «мир-коле» — собрании, подобном митингу, но и тихо говорили с каждым и со мной тоже. Я мало что понимал в таинственных словах «колхоз», «коммунизм», но чувствовал, что эти люди по мне. Они такие же «соленые» и упрямые. И слова у них такие же огненные, как у шамана, но не усыпляющие. От этих слов мерещилась какая-то неясная еще жизнь, но ко сну не тянуло. Потому что коммунисты звали к деятельности, какой еще не знавали манси. А мне этого и хотелось. И закрутился я… И не жалею!

Спасибо! Я узнал такую жизнь, что вы мне еще не раз позавидуете!

В борьбе за лучшую жизнь для людей, а не только для себя есть сладость. Ее невозможно высказать словами. Почувствовать надо ее самому…

Отец надолго умолкает. А я думаю о великом человеке, с именем которого началась новая жизнь на Крайнем Севере.

Что такое Революция, кто такой Революция — понять неграмотным манси и ханты было трудно. А вот что есть такой человек по имени Ленин, который прогнал самого царя, прогнал купцов и попов, — было понятно: добрые богатыри всегда сражались за народное счастье. Только то было в сказках и легендах. А тут в жизни.

Песни о Ленине, сказки и легенды. Они звучат на необъятных просторах Крайнего Севера — на всех наречиях жителей тайги и тундры. У народов Севера есть легенды, в которых говорится, что Владимир Ильич побывал в их краю, заходил в чумы и юрты, беседовал с рыбаками, охотниками, оленеводами. Он создавал первые колхозы, зажигал электрический свет в дымных жилищах, строил больницы и школы. А детям советовал: учиться, учиться и еще раз учиться!.. «Ленин на Чукотке». «Ленин на Таймыре». «Ленин на Ямале»… Так звучат названия легенд, стихов, рассказов, картин, произведений мастеров-косторезов и резчиков по дереву. В Салехардском краеведческом музее можно увидеть картину «Ленин на Ямале», написанную старейшим художником и писателем Севера И. Г. Истоминым. На ней Ильич изображен одетым в меховую малицу оленевода-ненца.

А чукотский художник Вуквол резцом по моржовому клыку поведал о том, как Владимир Ильич вместе с охотниками и оленеводами на суровом арктическом побережье начал строить новую жизнь. Эта своеобразная запись народной легенды в виде картинок, выгравированных на полированном моржовом клыке, хранится в Музее В. И. Ленина в Москве.

Известно, что Ленин не бывал на Севере. Отчего же тогда создается полное впечатление физического присутствия Владимира Ильича в краю полярного сияния? Может, это действие всепобеждающих ленинских идей, которые перевернули, всколыхнули жизнь, застывшую, казалось бы, вечной мерзлотой на уровне каменного века?